Горячая гей библиотека

Смертельная доза жизни

Часть 4 (последняя)

Бога, конечно же, разделся первым.

Таким, как он, не идёт одежда, и они пытаются избавиться от неё, как от чего-то лишнего, замусоривающего их маленький мир.

Под одеждой Бога был неожиданно плавный, с сухими мышцами груди и твёрдыми бицепсами, с тощим, не изрезанным кубиками животом и узким продольным пупком. Я прикрыл глаза, кусая губы и не зная уже, как успокоить дыхание, но Бога стаскивал рубашку по моим рукам, царапая кожу складками ткани, и сдерживаться было почти невозможно.

- Зачем? - спросил я, когда он пихнул меня на кровать, сдирая по бёдрам штаны и бельё, обхватывая ладонью мой разгорячённый, стоящий каменно член.

Бога уже склонился, обхватив губами головку, откровенно наслаждаясь процессом и, пожалуй, безнадёжно выдавая свою в этом деле опытность. А потом поднял голову и улыбнулся, тронув меня сбоку живота - в самом низу, над линией курчавого жёсткого волоса, - кончиком языка.

- Потому, - сказал он, - что это охренеть как классно!

Я вздрогнул, но Бога придержал меня за бёдра, словно боясь, что я сейчас спасусь бегством из собственной квартиры.

- Я не хочу, - твёрдо сказал я, приподнимаясь на локтях. - Я не хочу в жопу. Я тогда... отец тогда... а мы с Сашкой...

- Понял, понял, - сказал Бога, с какой-то изумительно непошлой нежностью поглаживая мой член ладонью. - Давняя психологическая травма, блок в башке. Можешь трахнуть меня сам, если хочешь. Можем обойтись минетом или дрочкой...

Рука его была тёплой, и я простонал, запрокинув голову и зажмурившись.

Когда Бога перекинул колено через мои бёдра; когда расправился с добытой из его карманов резинкой и поплевал на головку члена, а потом размазал слюну кулаком - мне было уже так хорошо, что почти даже не страшно.

Когда Бога обхватил моё тело бёдрами; когда насадился, спокойно и опытно принимая в себя член - стало уже всё равно.

Я даже выбрал, куда можно смотреть, при этом не рискуя сгореть со стыда. Упёрся взглядом в его руки - широкие смуглые ладони с длинными пальцами, очутившиеся у меня на груди. Жилистые запястья, сухие крепкие предплечья... Выше смотреть было опасно. Где плечи - там и шея, а где шея - там и лицо. А смотреть шельме в глаза совсем не хотелось.

Заколдует, закружит, с ума сведёт...

Хотя он, наверное, уже свёл.

Когда Бога двинул задом, медленно опускаясь, позволяя головке протиснуться внутрь и коротко сморщившись от боли, я думал, что сдохну то ли от разрыва сердца, то ли от гипервентиляции лёгких. Приподнялся на локтях, пялясь на его тело почти испуганно: на красивое, ладное тело с узкой грудью и худым поджарым животом, с тощими смуглыми бёдрами, пошло и откровенно раздвинутыми. Судорожно сглотнул, следя за каждым его движением и всё ещё боясь посмотреть вверх, на лицо.

Потом закусил губу.

Смотрел, смотрел... с ума сходил, уже не пытаясь совладать с дыханием - только следя за тем, как руки Боги ёрзают по моему животу; как его бёдра сжимаются и напрягаются так, что на них проступают тугие мышцы; как его член - не слишком толстый, но зато длинный, как и всё в его теле, - подрагивает и хлопает по смуглому поджарому животу на особо резких толчках.

Иногда он наклонялся ко мне, гибкий, словно пьяный от удовольствия, и мы сталкивались губами и языками, и стонали, и вскрикивали друг другу в рот, и я сжимал в кулаке его чёртову побрякушку, натягивая чёрный шнурок - а потом перевернулся, бросая его под себя, и Бога молча, понятливо обхватил меня ногами.

В самом конце я забыл о стеснении; забыл о том, что боялся за свои тормоза. И поднял взгляд, следя за лицом Боги. Очень выразительным, узким, подвижным лицом.

Всмотрелся в него, впился жадным взглядом, словно пытаясь обглодать до черепных костей, замечая всё - как в момент оргазма Бога жмурится, как кривит губы, хмурит брови и морщит лоб, как содрогается и дёргает ладонью, обхватив кулаком собственный член. Выражение лица при оргазме у него было сложное. Поди разбери, что он испытывает и от чего жмурится - от боли или от блаженства? Но когда на живот брызнула липкая белёсая струя, главная загадка разрешилась сама собой.

Потом мы лежали...

Даже в постели Бога был твёрдый и весь какой-то острый. Дотронься - порежешься.

Но я не побоялся дотронуться. Набрался смелости и положил ладонь ему на поясницу, обхватывая, прижимая к себе бёдрами и животом, и поцеловал его снова...

И снова...

И снова...

Как будто ночь закончится - и целовать станет некого. Золушка застрянет в тыкве, скукоженная и поломанная, а парень - обалденный парень, первый парень в моей постели с восемнадцати лет, когда отец застукал нас с Сашкой, - исчезнет, оставив после себя опустошение и забрав ту бурлящую, обжигающую, упоительную на вкус жизнь, которую он ненадолго мне одолжил.

Утром я нашёл Богу на кухне - совершенно голого, но зато в тапках и с ноутом.

Ноут, конечно же, был мой.

Тапки тоже.

Он вскинул голову, словно предлагая себя поцеловать, но я прошёл мимо, ни на секунду не задержав на нём взгляд.

- Всё? - спросил Бога, покачивая тапком, едва подцепленным на пальцы ноги. - Новогоднее шоу отыграно, сбыча мечт закончена, подарки приняты... А Дед Мороз вознаграждён и теперь пусть идёт нахер?

Я налил себе воды, а Боге достал из холодильника вторую бутылку пива. Первая, почти опустошённая, стояла в опасной близости от ноута.

- Чего ты от меня хочешь? - тихо и устало спросил я.

Я знал, чего он хочет.

Мы много раз проговаривали это ночью - сначала он, а потом я, шепча непослушными губами, сплетаясь, обхватывая друг друга руками и вжимая в простыни.

Когда он кричал, я зажимал ему рот ладонью и чувствовал, как изнутри к ней прикасается мягкий горячий язык.

Бога тогда говорил: это не должно быть "на один раз".

Бога говорил: отпусти себя. Разреши себе. Ты живёшь один, ты совсем уже взрослый самостоятельный лоб, пора жить по собственному желанию, а не по чужим подначкам. Ну и что, что от тебя требуют семью? Это же твоя жизнь, ну так и живи её нормально, а не в застенке тесной квартиры, в застенке своей души.

Смертельная доза жизни билась в Боге, пульсировала, раздирала его изнутри. Он умел жить и любил это делать, и пытался научить этому меня; и я с радостью учился...

Но наступило утро - новое утро нового дня, новый год, новый кусок моей жизни.

И сказка закончилась.

Бога так ничего мне и не сказал. Отставил вторую бутылку пива, так её и не открыв, молча встал и удалился с кухни. Судя по звукам - одеваться.

Снег хлестал наискось, острый, режущий, до красноты иссекающий лица и руки. Небо над головой было тяжёлое и матово-серое, и парень, подскочивший к остановке в последний момент - за секунду до того, как автобус тронулся, - влетел в него с таким отчаяньем, словно заиндевел бы с ног до головы, останься он на остановке ещё хоть минуту.

Заиндевел бы, замёрз, превратился в ледяную статую. А потом звякнул бы и рассыпался на куски, нечаянно задетый кем-то из прохожих...

Пассажиров было мало. Все, кто хотели разъехаться из гостей, уже давно разъехались, а остальные попросту ещё не проснулись.

Бога устроился на свободном двойном сидении, привольно раздвинув ноги, откинувшись на тощую спинку, обтянутую исцарапанным старым чехлом. Уже выдохнул было, приготовившись подремать... как в автобус вдруг заскочил Володя. Тощий и почти такой же длинный, он весь поёжился, торопливо отсчитал деньги за проезд и принялся стряхивать со светлых волос мокрый, совсем не хрусткий, уже подтаивающий снег.

Бога ничего не сказал.

Молча развернулся, сдвинув колени, позволяя Володе протиснуться к окну и усесться рядом. Тот плюхнулся жопой на сидение и ещё долго молчал, быстро дыша, впившись пальцами в тряпичную спинку перед собой. Взглядом он елозил по затылкам пассажиров, пытаясь смотреть куда угодно, но только не на Богу. Потом сказал:

- Я за тобой еле угнался.

Бога помедлил, а потом снова раскинулся на сидении, пихнув коленом чужое бедро. Ноги у него были страшно длинные - неудобно, раздражающе, поразительно длинные, и это всегда мешало ему в общественном транспорте.

- Я решил... - твёрдо, как-то очень уверенно начал Володя.

Потом умолк.

"Знаю я, что ты решил", - подумал Бога.

И улыбнулся уголком рта, тряхнув распатланной гривой. Извлёк из кармана резиночку - жёлтую и девчачью - и принялся собирать волосы в куцый хвост.

Потом опустил руку, поймал ладонь Володи и медленно переплёл пальцы в замок. Опустил запястья низко, сунув их между сидениями и тесно сдвинутыми ногами, туда, где его колено соприкасалось с бедром Володи, - и устроился так, чтобы их соединённые руки не бросались никому в глаза.

Володя сначала напрягся - так сильно, что алые пятна на его щеках исчезли и лицо стало равномерно, мертвецки белым. Бога знал: теперь этот парень либо передумает вести себя так, как всегда мечтал, либо...

Секунды падали и ударялись об стекло, как снежинки, безжалостно секущие снаружи окна автобуса.

Прошло несколько минут, а потом Володя медленно - мускул за мускулом, клеточка за клеточкой - расслабился.

Это было видно по его лицу.

Сначала он обмяк, а потом положил свободную руку на спинку сидения перед собой, опустив голову на сгиб локтя.

- Ты хоть знаешь, куда мы едем? - спросил его Бога.

- Без разницы, - ответил Володя.

И замолчал.

А потом, спустя две остановки, так и не дрогнув ни разу сложенными в замок пальцами, тихо сказал:

- Мы теперь, типа, должны?..

- Что? Встречаться? - Бога засмеялся, а потом откинулся лопатками на спинку сидения, запрокинул голову и опустил ресницы, словно планируя немного подремать. - Ничего мы никому не должны, Володька...

Мокрый снег злобился, расчерчивая окна белёсыми косыми линиями. Новый год расцветал вокруг них, мутный и влажный, пахнущий мокрой меховой опушкой на капюшоне парки.

А Бога сидел, опустив веки, расслабленный до предела, и медленно водил большим пальцем по тыльной стороне чужой ладони.

страницы [1] [2] [3] [4]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>