Горячая гей библиотека

Смертельная доза жизни

Часть 1

- Володя, это Богдан.

Так всё началось.

Аллочка положила одну ладонь на моё плечо, а вторую - с секундной заминкой - на плечо незнакомца. Судя по разговорам, Богдан должен был появиться в девять и помочь хозяевам дома с установкой ели, а вместо этого появился за полчаса до Нового года, с откупоренной бутылкой шампанского и под руку с девицей в пушистой фиолетовой шубке. Ель к тому времени уже поставили, а девицу теперь обхаживал вечно одинокий и потому вечно голодный до женского внимания Костян.

- Богдан, это Володя, - продолжила Аллочка.

На нас она не смотрела - мрачно наблюдала за тем, как девица выпрыгивает из шубки и сапог на умопомрачительных шпильках. Как она карабкалась в них по сугробам, оставалось загадкой. Возможно, ехала у Богдана на спине.

- А это - какая-то шмара, которой тут быть не должно...

Похоже, Костян "какую-то шмару" уже одобрил и теперь галантно предлагал ей "шампусика для сугреву".

- Бога, - сурово спросила Аллочка, - какого хера?

Богдан легкомысленно пожал плечами.

- Да она свалит скоро, - сказал он, вручил кому-то ополовиненную бутылку шампанского и принялся ожесточённо тереть замёрзшие ладони.

Аллочка посмотрела на него долгим взглядом "я-всё-про-тебя-знаю-но-я- хозяйка-вечеринки-и-скандала-не-допущу", нежно улыбнулась, сжала ладонями наши с Богой плечи и сообщила:

- Вы друг друга ещё не знаете, но...

Но праздновать Новый год нам придётся в одной квартире, хотим мы этого или нет.

Впрочем, Аллочка имела в виду совсем не это.

- ...но наверняка найдёте общий язык! - торжественно объявила она и ушла проверять, как там поживают девчонки, девчоночьи сплетни и девчоночьи салаты.

Кухня была их закрытой базой, и из числа идеологических противников - мужчин - туда допускался только Аллочкин муж. И то не всегда.

- Ну, привет, - сказал Богдан, прекратив тереть руки; протянул мне длинную, слабо белеющую в полутьме коридора ладонь. - Можно просто Бога.

Ладонь у Боги была мягкая, внезапно ухоженная, с узкими пальцами и аккуратными окружьями ногтей. Сам Бога выглядел куда менее аккуратно - ужасно длинный (и это по моим-то меркам; сколько же в нём - сто восемьдесят восемь? сто девяносто?), с отросшими волосами, стянутыми на затылке в куцый хвост. Одна прядь выскользнула из-под резинки и легла сбоку, черкнув тёмной линией вдоль скулы.

Бога этого не заметил. Так и стоял и смотрел на меня шельмовскими глазами - темнющими, словно радужки в них не было, а был один только чёрный матовый зрачок. Думал Бога не о рукопожатии, а о чём-то своём - может, о том, на какую тусовку сегодня ещё стоит заскочить; может, о девице в фиолетовой шубке; а может, о том, что пора бы уже избавиться от парки и привести себя в божеский вид.

- Год Собаки, - сказал Бога, одновременно и подтвердив мои мысли, и опровергнув их.

Думал он, конечно, не о рукопожатии, но и не о девице в фиолетовой шубке. Мысли о какой-то там девице были ниже его достоинства.

- Очередной собачий год, только теперь официально под собачьим флагом. Веришь в гороскопы, Володя?

- Нет, - сказал я, отступив назад.

Под паркой у Боги обнаружились тугие штаны - не модняво-обтягивающие, а просто старые и севшие после кучи стирок, и рубаха из тонкой выбеленной джинсы, наброшенная поверх майки. На шее у него болтался чёрный шнурок. То, что на нём висело, скрывалось под расстёгнутым воротом рубашки.

- А зря, - сказал Бога, уже хлопая кого-то по плечам, заразительно улыбаясь и даже приняв в руки бутерброд.

Поверх бутерброда одинокой красной лентой был переброшен пласт красной рыбы. Ухватив бутерброд в зубы, Бога проговорил с набитым ртом:

- Девчонки по гороскопам просто тащатся. Берёшь такую за руку, смотришь на неё пронзительно и говоришь: "Ты, наверное, Овен". Ни разу не видел темпераментную, противоречивую и достойную восхищения женщину, которая не оказалась бы Овном...

Я только и смог, что сглотнуть.

Дёрнул кадыком, отступая от него, как от прокажённого. Бога был дьяволом во плоти: человек с тянущим, медово-бархатным взглядом, который мог быть выряжен в тесные штаны и застиранную рубаху, мог трепаться с набитым ртом, размахивая надкушенным бутербродом, мог сказать женщине что угодно - самое банальное, самое глупое и заезженное; то, что каждая из его пассий слышала уже раз сто, - и этот магический сто первый раз повлияет на неё, словно дудочка на змею.

Боге невозможно было противиться.

Даже если ты не Овен.

...и не девушка.

- А где Машка? - спросил Бога, отворачиваясь и обращаясь к кому-то в комнате. - Сто лет Машку не видел, ну-ка дайте мне её сюда. Машка, Машуня, кака-а-ая ты сегодня прехорошенькая, ну-ка иди сюда...

Новый год - худшее время для рефлексии.

Я это понимал.

Каждый в комнате, должно быть, понимал это... или понял бы, если бы знал, что такое "рефлексия".

Вот только голого знания недостаточно, чтобы успокоиться.

Трудно не копаться в себе, если ты не знаешь половину всех этих людей, Аллочка смотрит на тебя странно и призывно, словно что-то обещая, а Бога разливает шампанское по бокалам, составленным в тесный кружок, и при этом половину проливает на ноги. Девушки в открытых туфлях визжат и притопывают, и смеются - конечно же, они смеются, на Богу невозможно злиться, никто не назовет его безруким и проматывающим вкусную дорогую шипучку. Даже хозяева дома взирают на него легко и весело, не обижаясь за изгвазданный паркет.

Когда я смотрю на Богу, я думаю не о том, что я в своей жизни сделал не так. Я думаю о том, что хотел бы стать таким же: делать всё не так и вызывать при этом не разочарование, не ярость, а то тягучее и восторженное чувство, которое витает в воздухе вокруг него. Но для этого, видимо, просто нужно не быть мной.

Шампанское было разлито, бокалы столкнулись тонкостенными боками, кто-то заверещал... Никто уже не слушал обращение президента - всем было не до того.

К чёрту президента. К чёрту рефлексии, к чёрту это всё - весь этот муторный бесконечный год, триста шестьдесят пять дней скуки и сосущей пустоты под ложечкой. К чёрту.

Когда часы закончили бить, а бокалы опустели, Бога одной рукой обхватил ближайшую к нему девицу за шею и грубовато притянул к себе. А потом поцеловал - без предупреждения, смело и до абсурда нагло, то ли следуя американской новогодней традиции, то ли отдав управление тараканам в своей голове.

У девицы были огромные ядовито-зелёные серьги, нелепым образом обрамляющие её маленькое лицо. Теперь серьги колыхнулись, а сама девица послушно прильнула, обхватила Богу рукой, откидывая голову назад и открывая губы, поддаваясь ему, словно весь вечер - все те полчаса, что Бога провёл в квартире, - только об этом и мечтала. Они целовались так долго, что я отвёл взгляд.

- Ты мой пятый, - сказали мне из-за спины.

Я обернулся.

За спиной стоял Бога, одной рукой держа стопку с чем-то маслянисто-коричневым - таким же дрянным на вид, как, должно быть, и на вкус. Другой рукой он протягивал мне аналогичную стопку.

- Чего? - растерянно уточнил я.

- Ты мой пятый, - радостно повторил Бога.

Потом всё-таки всучил мне стопку, стукнул стеклянным краем о край и опрокинул её в себя, выдав шумное "ох, бля-я-ядь..." и зажмурившись. Пойло было именно такое, как он описал, и я зажмурился тоже, едва сдержав ругань.

- ...знакомый гей в этом городе, - закончил Бога, утирая рот тыльной стороной ладони.

Если бы я уже не проглотил выпивку, она ушла бы не в то горло. А так обошлось без кашля - только кровь ударила в лицо, заливая уши душной алой краской, проступая яркими пятнами на щеках.

- Я не... - заикнулся я. - Какого!..

- Аллочка мне всё рассказала, - сообщил Бога, отрезая мне пути к отступлению.

Сердце забилось чаще - тревожно, неспокойно; Аллочка многое знала, но и болтала она умеренно, обычно неплохо держа рот на замке.

Это был первый раз, когда мои откровения вышли за пределы нашего с ней общества. Да ещё Аллочкин муж всё знал - от проблемы гомосексуализма в России ему было ни тепло, ни холодно, а Аллочка с ним делилась всем, вплоть до паролей на сайтах и мобильнике.

- Я...

Бога отставил стопки и бросил на меня прямой твёрдый взгляд. При свете люстры у него всё-таки нашлась радужка - тёмная и узкая, блекло-коричневая, с рыжеватым пятном на правом глазу.

- Аллочка бы рассказала мне что-то, если бы знала, что я тебе рожу стану бить? - спокойно уточнил он.

Сердце тревожно подпрыгнуло, а потом начало сбавлять темп. Колотилось загнанно, но всё же не так, словно собралось вот-вот покинуть меня через проломленную грудную клетку.

- Нет, - с сомнением сказал я и потрогал пальцем прохладную запотевшую стенку одной из стопок. - Вряд ли...

Аллочка была кем угодно, но только не дурой и не стервой.

страницы [1] [2] [3] [4]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>