Горячая гей библиотека

Смертельная доза жизни

Часть 2

Бога поприветствовал кого-то у меня за спиной - высоко поднял руку, раскрыв ладонь, вздёрнул брови и широко ухмыльнулся. Рот у него был подвижный, улыбчивый, а кожа вокруг этого рта была выбрита так, чтобы оставить короткую щеголеватую поросль по контуру подбородка и над верхней губой да крохотный островок под нижней.

Все черты его лица были непропорционально крупными, словно их собирал вместе тот, кто имеет крайне посредственное представление о людях. Массивный, сужающийся книзу подбородок; высокий чистый лоб; ужасно длинный нос с резкой горбинкой... Глаза. Тёмные, с цепкими, паучьими лапами морщинок, которые протянулись вниз от внешних уголков глаз. Когда Бога улыбался, взгляд его становился бархатнее и спокойнее, а морщинки - глубже.

- Я тут всё обо всех знаю, - спокойно сказал он.

Указал взглядом на одного из парней - того, который в эту секунду вел философские беседы с "Машкой-Машуней", зажав между коленями ополовиненную бутылку вина. В беседе было что-то о Достоевском и его влиянии на мировоззрение Сартра. Прислушиваться я не стал.

- Знакомься, это Суслов. Суслов любит баб, но по пьяни будет ни разу не против, если ты ему отсосёшь.

Я глянул на Богу зло и быстро, скривив губы. Говорить ничего не пришлось - Бога и сам всё понял.

- Ну, нет так нет, - сказал он, легкомысленно пожав плечами. - Просто сосать не умеешь? Или, типа, брезгуешь?

Желание сделать его и без того кривой нос чуть более кривым стало почти нестерпимым. Я сжал кулак так сильно, что ногти взрезали мякоть ладони.

- Стоп, - тихо сказал я. - Хватит.

Бога всё понял и дразнить меня больше не стал.

- На балконе крутится Матвеева, - сказал он. - У неё там перекур каждые три минуты... А у Матвеевой есть парень. Лучший друг этого парня обалденно драл меня в сентябре на днюхе Матвеевой.

Увидеть своё лицо я не мог, но жжение в щеках, ушах и даже шее становилось почти невыносимым.

Это не то, чем я хотел заниматься в Новый год. Не то, о чём я бы хотел говорить.

- Вон та деваха... - Бога взглядом указал на девицу с тяжеленными ярко-зелёными серьгами, которую он поцеловал в полночь, - тащится по педикам. Не знаю, что в этом для женщины прикольного, но это сейчас вроде как модно.

Я молчал.

Серьги девицы покачивались в такт движениям её головы.

- Мы с ней провстречались почти год, - пояснил Бога. - На пятьдесят процентов потому, что по упражнениям Кегеля ей можно давать заслуженного мастера спорта. Ещё на пятьдесят - из-за моей ориентации. После того, как я рассказывал ей о ком-нибудь из своих бывших, она сдёргивала с меня трусы вместе со штанами - и хорошо, если это не было в каком-нибудь сраном туалете в клубе у чёрта на рогах.

Я взглянул на него вопросительно.

- Не люблю клубы, - пояснил Бога, поцокав стопками друг об друга, а потом оглянулся, явно размышляя, чего бы ещё перехватить. - Не парься ты из-за этого... Тут многие замараны. А те, кто нет, - так им на тебя плевать. И на меня...

Я смотрел на него молча, ощущая, как сердце колотится в груди оглушительной дробью, весенней капелью, ускоряясь от смущения, страха и чёрт знает, чего ещё.

Может, от взгляда Боги.

Были на вечеринке красивые парни и девчонки... А этот даже красивым не был - весь какой-то нескладный, ужасно длинный, непомерно высокий и с узким худым лицом, он едва умещался в рамках этой квартиры. Словно потолок не предел, и странному этому парню хотелось абсолютной свободы. Словно если он раскинет руки, то заденет ими стены.

Но Бога раскинул руки - и ничего не случилось. Стены остались на месте, а он ушёл обниматься со свежеприбывшей парой - Семёновские подъехали от родителей к часу ночи, чтобы остаться тут до утра, и теперь в прихожей отряхивались от снега и конфетти.

В начале третьего, когда прозвучали первые разговорчики на тему "а не взять ли нам пиротехнику и не выбраться ли в парк?", Бога подошёл ко мне, похлопал под лопатками и сказал:

- Ну-ка пошли, покурим.

- Я не курю, - пробормотал я.

Бога пожал плечами. На голове у него косо сидел дедморозовский красный колпак с белой опушкой, а в руке были зажаты пара бутылок пива и прозрачная зажигалка в цветочек.

- А я курю, - сказал он. - Пойдём.

В подъезде было весело - соседи с третьего и четвёртого этажей дружили семьями, так что по лестницам то и дело кто-то пробегал, какие-то люди хлопали друг друга по плечам и желали счастья, здоровья, ну и баблишечка - так, немножко, чтоб на жизнь и на БМВ хватало. И на обслуживание этого БМВ.

Бога взял меня за руку - не по-девчачьи, за пальцы, а выше, сжав кулаком предплечье - и потащил наверх, отыскивая ещё не задымлённую площадку без толпы. На одном из пролётов он присмотрел себе окно, кое-как совладал с форточкой и принялся прикуривать.

- Ну, давай, - сказал Бога, сжав сигарету губами. - Говори.

Я взглянул на него молча, чуть приподняв брови. Ни говорить с ним, ни даже видеться с ним в эту ночь я не хотел. Предпочёл бы поболтать с Аллочкой, запустить с ними фейерверки и через час отбыть домой.

Но у Боги, похоже, были иные планы.

- Что говорить? - спросил я.

- О себе говори, - велел Бога, задумчиво перехватив сигарету средним и безымянным пальцами; жестом предложил мне одну бутылку пива, но принял отказ смиренно, пожав плечами и выпустив изо рта дым. - Аллочка предупреждала, что ты себя этим всем сгрызаешь, но я и не думал, что всё так запущенно.

- Что запущенно? - непонимающе спросил я.

- Ориентацию свою ты не принимаешь, - задумчиво сказал Бога; дымок вился у его рта белёсым вязким язычком, касаясь острой скулы. - Себя такого ты тоже не принимаешь... Ходишь полупридушенный, будто жить боишься.

Я промолчал.

Повернул голову, задумчиво глянув в окно, но там было темно, как в чернильнице - только вспыхивали иногда огоньки сигарет да пару раз рассыпались искрами бенгальские огни.

Двумя этажами ниже раскатисто запели что-то из Верки Сердючки. "Машка-Машуня" солировала.

- И что мне говорить? - спросил я.

- О себе говори, - предложил Бога, убрав от лица сигарету, и равнодушно хлебнул пива.

Не похоже было, чтобы он получал удовольствие и от того, и от другого - да только всё равно курил и хлебал, глядя на меня матово-чёрными бархатными глазами.

- Поймем, что тебя изнутри выгрызает, - сможем выдрать это с корнем.

Я помолчал.

Сердце билось быстрее положенного, но хотя бы не неслось вскачь, вынуждая задыхаться на ровном месте. Может, потому что сейчас мы с ним были наедине, а не в полной народа квартире.

- Как меня зовут - ты уже знаешь, - задумчиво начал я. - Тридцать два года, работаю в...

- Стоп, - сказал Бога, не стесняясь прервать свой психотерапевтический сеанс. - Ты - это не твоя работа.

- Ты хочешь... - я неровно вздохнул, отвёл глаза, уткнувшись в стену. - Хочешь, чтобы я говорил о...

Бога понял мои метания. Отхлебнул ещё пива и убрал за ухо прядь, выпавшую из хвоста и настойчиво лезущую ему в рот.

- Ты - это и не твоя ориентация тоже, - сказал он. - Ты - это ты. Расскажи мне что-нибудь о себе.

Одну песню Сердючки сменила другая. Тонкий женский голос ностальгично требовал найти "какую-нибудь киношечку с Галкиным и Пугачевой, ну, короче, что-нибудь новогоднее".

- Я люблю Шарлиз Терон, - в порыве внезапной откровенности признался я. - А ещё - бутерброды с сыром и сгущёнкой. Ну, понимаешь, кусочек сыра, а прямо поверх него льёшь из ложки...

Бога усмехнулся. В этом не было чего-то обидного, не было издёвки. Напротив - взгляд его стал глубоким и пустым, словно он думал о Шарлиз Терон. Или о сыре со сгущёнкой.

Это было удивительно. Когда Бога улыбался, в уголке его рта образовывалась даже не одна ямочка, а две. Потрясающее чудо мимики.

Самое красивое, что я видел за сегодняшний день.

Чтобы не пялиться на него, пришлось себя одёрнуть. Бога, должно быть, знал, как влияет на людей, а потому кивнул и сказал:

- Продолжай.

Помедлив немного, я взял одну из бутылок, сковырнул крышку о подоконник и упустил её куда-то на пол. Наклонился, неловко зашарив рукой.

- Я... - неуверенно промямлил я, с трудом найдя крышку и стиснув её в кулаке.

Бога не сказал: "брось". Не сказал: "забей". Не вскинул удивлённо брови. Просто стоял, опершись задом на край подоконника, и смотрел на меня задумчиво.

- Я... терпеть не могу Кинга.

Бога кивнул, словно это само собой разумелось. Как будто любить Кинга - дурной тон. Длинная прядь опять выпала из-за уха и теперь скользила кончиком совсем рядом с его губами.

- Ещё не люблю быть один, - тихо сказал я; и глянул на Богу смело, почти отчаянно: вот тебе откровение, на, подавись. - Я всегда один, понимаешь? У меня это уже во где сидит...

Я ткнул пальцем себе в кадык - с силой, с остервенением, наверняка оставив синяк на горле.

То, что заставляло краснеть в присутствии Боги, ушло. Словно волна прибоя, зализавшая песок и оставившая после себя водоросли и дохлых медуз.

- Я даже с родителями не могу... - тихо сказал я. - Ну...

- Поговорить? - спросил Бога, раздавив окурок о край форточки и щелчком ногтя отправив его наружу. - С родителями не нужно говорить, Володька. Родителей нужно любить... но пускать их в свою жизнь пореже, чтобы они не натоптали там грязными ботинками.

Я промолчал.

Опустил ресницы, прислушиваясь к голосам снизу: часть людей разбрелась по квартирам, и только два мужских голоса толковали о внешней политике США и Дональде Трампе.

страницы [1] [2] [3] [4]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>