BlueSystem >
Горячая гей библиотека
Мой любимый русскийЧасть 4 (последняя) Теперь, положив меня на постель и придерживая за живот, он стал медленно в меня входить. Мой
охреневший зад принимал его как благодать, сошедшую с небес. Медленно, очень медленно... Я
чувствовал, как он заполняет меня изнутри, как медленное движение его отдаётся во мне
бесконтрольным потоком экстаза... И тут меня накрыло внезапным и сильнейшим оргазмом, как
под ударом тока, спина выгнулась, всё тело охватил чувственный спазм, и, не соображая, что
я делаю, я закричал сдавленным воплем, рухнул в постель и на мгновение лишился сознания.
Встретившись с ним взглядом, я увидел, как его зелёные глаза лучатся нежностью и согревают
меня, словно солнце; губами он шептал "Май либе руссе". Я лежал, а он распутывал мою манжету,
тяжело дыша, то и дело целуя меня в шею или плечо. Его распирала страсть, вырубившись, я не
дал ему освободиться от неё, и теперь крепкий ствол, упираясь мне в бок, то и дело врезался
в меня, говоря о своём нетерпении. Едва собравшись с силами, всё, что я смог сделать в ответ,
это слегка поласкать его, взяв в руку - тогда Майк положил свою ладонь поверх моей, крепче
зажал её и начал мастурбировать, целуя моё плечо. - Давай, Майк! Давай! - шептал я ему. -
Ай вонт ту лук эт ю! Плиз! Ай вери вонт! То замирая, то с силой хватая воздух, он продолжал,
и его растущее возбуждение передавалось и мне, и я хотел смотреть на него, просто смотреть
на это обычное, казалось бы, дело, но притягивающее взгляд с такой силой. Глядя на его
подрагивающие губы и на брови, встречаясь с утонувшим в себе его зелёным взглядом, я вместе
с ним испытывал блаженство неги, льющейся по его телу, я видел, как оно приятно, его мужское
тело с напряжённой грудью, сильным животом и возбуждённым членом, сжатым крупной ладонью. Я
словно на себе самом ощущал силу его руки, старающейся вызволить из самой глубины природы
то удовольствие, которым она нас щедро наградила... или, напротив, коварно соблазнила,
ввергнув в вечные оковы плотских утех. Я видел, как блаженная гримаса на его лице отобразила
самый пик экстаза, и, прежде чем с губ его сорвался возглас, а по алой маковке, по сжатым
пальцам пролилась молочная река, я прильнул к нему в поцелуе, и его стон зазвучал у меня
во рту, губы сначала слабо, а потом с всё растущей силой впились в меня, срывая обострённый
привкус безудержной страсти. Ох, Майкл, Майкл, что мы будем делать со всем этим! Я
смотрел на него и понимал, что я влюблён в него. Его пьяное нападение теперь мне показалось
самым счастливым моментом в жизни. Я понимал, как он нуждается во мне, как будет глубоко
несчастен, потеряв меня. Но я понимал и то, как это чувство, связавшее нас, затягивается в
крепкий узел, который будет не распутать, а придётся только рвать. И если ещё вчера я бы и
не почувствовал никакой боли - так, сожаление и сочувствие его страданиям, то сейчас
ужасный холод подбирался к моему сердцу при мысли, что сегодня наш последний день. Я хотел
сказать ему об этом, хотел признаться, что теперь люблю его, что никуда я не поеду, а буду
с ним и что это всё, что мне необходимо... Но мне хватило сил промолчать об этом. Мне было
ясно, что завтра я уеду, какое-то шестое чувство говорило мне об этом. Даже теперь, когда
я лежал у него на груди, слушая ровное его дыхание, чувствуя, как он, сопротивляясь сну,
то крепче прижимал меня к себе, то, снова погружаясь в сон, ослаблял объятия. Я знал,
что действо окончено. Осталось дать занавес и погасить софиты. В конце концов сон
окончательно забрал его. И это был самый удачный момент, чтобы уйти. Собственно, я так
решил ещё утром, в монастыре - меня посетила удивительная ясность насчёт наших отношений.
Всё, что должно было случиться - уже случилось. Ему нужен был этот безумный роман, он
скучал со своей женой, не то чтобы не ценил её - напротив, теперь будет ценить ещё больше,
но его, живого и настоящего, давила рутина австрийской стабильности и обеспеченности. Ну а
теперь ему будет что вспомнить. Я думаю, заходя в костёл на Рождество, он просил у Бога
чего-то такого... или не просил. Нет, конечно, не этого, - как порядочный католик, он
считает наши отношения неправильными, недостойными божественного сопричастия, и он хотел
идти исповедаться, просить прощения. Я только "за". Душа нуждается в высоком утешении. Что
до меня, то я на всё это смотрю гораздо проще - наши страсти земные не больше и не меньше
тех, что сопровождают любого человека на протяжении тысячелетий. И не моя в том вина,
что огонь желания горит в моей крови, туманя разум, благо не надолго, и не более, чем
алкоголь, например, никогда тяжёлым грехом не считавшийся. А побуждения мои светлы, желания
любовны и поступки добры. Никак не соглашусь с тем, что Бог глупее самого обычного
психоаналитика, призванного без осуждения принять всех твоих бешеных тараканов и, успокоив,
развести их по коробочкам. В монастыре - закрыв божественный ежедневник, я отправился
в одно местечко. Там, где было вдохновенно и особенно светло, присев на лавку, пока ум
и сердце были высоко настроены, я всё думал о нас с Майклом. И понял я, как всегда, простую
и знакомую мне истину. Не надо убегать, скрываться или врать кому-то, а ещё ужаснее - себе.
Не надо опасаться трудностей - они навсегда уходят, если их преодолеть, как и любой пейзаж
за окнами обязательно сменится другим, если ты в пути, и не вернётся, если ты движешься
прямой дорогой. И, в который раз восхитившись божественными импровизациями наших судеб,
с такими мыслями вернулся в Вену. Об этом я думал, глядя на спящего Майкла; ведь
невозможно поверить, что пять дней назад мы оказались с этим рыжебородым мужиком вдвоём
на одной остановке... Не зная немецкого, я вообще не понял, почему автобус не доехал
до конечного пункта. Водитель высадил нас, единственных своих пассажиров, на лесной дороге
и уехал в обратном направлении. Собрав все знания английского в одну маленькую кучу, я
попытался спросить у мужика, будут ли автобусы ещё, доеду ли я до конечной. Австриец
был с чувством юмора, оценил мою ситуацию и даже попытался пошутить, что это был последний,
потом, тронув меня за плечо, улыбаясь, объяснил, что надо немного подождать. Похоже, я
что-то случайно сказал по-русски и был сражён его реакцией. - Русишь? - Да, - ответил
я. - Фром Москоу. - Я люблю русский, - проговорил он очень эмоционально. - Я люблю
русскую литературу! Я учил русский язык. Толстой, Достоевский, Чехов... Но это было очень
давно. Так мы и познакомились. На следующем автобусе вместе доехав до конечной (это
была смотровая площадка над городом, которую мне рекомендовали посетить мои друзья, а он
туда же совершал воскресную прогулку), мы сели там за столик, чтобы чем-нибудь подкрепиться.
И так случилось, что я ему дал повод догадаться о моих широких сексуальных взглядах,
поскольку в продолжении разговора о Москве и России я вытащил из рюкзака планшет и стал
показывать разные фото. Тут-то и попалось одно такое, где я с другом и подружкой очень
эмоционально обнимаюсь. Он спросил меня, не невеста ли со мной на фото, а я в шутку
спросил его, кого он имеет в виду из этих двоих. Мы посмеялись, он сказал, что был бы рад
за них в обоих случаях, потом мы допили кофе, и Майкл предложил идти пешком вниз мимо
виноградников по старинным каменным ступеням. Когда мы спускались по тесным лесенкам, он
так и норовил придержать меня за руку, помогая перейти с одной на другую, и я замечал
за ним забавное волнение в эти моменты. Я был весел, мне всё это казалось нереальным:
виноградники, ступени и взрослый симпатичный Майкл, с чего-то так волнующийся, как на
первом свидании. И когда он в очередной раз аккуратно приобнял меня за плечо, я поцеловал
его в шею. Он остолбенел, буквально. Просто застыл и долго смотрел на меня, не зная, что
сказать. Я тоже дрогнул, решил, что переоценил заботу моего австрийца и теперь как-то надо
выходить из неловкого положения. Объяснится я не мог, и поэтому дальше последовал дурацкий
диалог, как из американского фильма. - Ю вери найс! - сказал я в оправдание своего
поцелуя. - Рили!? - он очень удивился. - Ес! - что мне ещё оставалось ответить.
- Рили!? - Ес! Ес! Ю лайк ми! Я чувствовал, что говорю больше, чем нужно, но
было уже поздно. Он подошёл очень близко, спросил что-то про "кисс", потом схватил меня
в объятия и начал целовать, то нежно, то очень жадно. Я заценил его темперамент, но понял,
что нам надо тормозить, - честное слово, он готов был сделать со мной что-нибудь прямо там,
на тропинке в виноградной аллее. Вот здесь мне очень пригодилась шутка с немецким словом
"после". Я просто взмолился: - Нахер, Майкл! Нахер-нахер-нахер! Нот нау! Плиз! Нот нау!
Оторвавшись от меня, он посмотрел мне в глаза каким-то странным взглядом, я читал в нём
недоверие и испуг, словно я сумасшедший, который в любой момент может вытворить что-то
опасное. Я спросил его: - Я плохо себя веду? Он ответил, что мы оба себя плохо ведём
и что теперь он боится себя. Что он не такой! Потом как-то подсобрался и предложил идти
к остановке. После таких слов я стал догадываться, что, возможно, мы только что случайно
проломили Майклу крышу и теперь он борется с сильнейшим сквозняком у себя в голове.
В общем, мне тоже было как-то не по себе, и по пути обратно, пока мы ехали в автобусе,
оба не обронили ни слова. Провожая меня до метро, он спросил: - Ты будешь учить меня
говорить по-русски? - Я уезжаю через четыре дня. - Хорошо, но эти четыре дня ты
будешь учить меня говорить по-русски? - Давай попробуем, - ответил я. - Завтра утром
пойдём гулять по Вене? - С удовольствием! - А вечером я приглашаю тебя к нам домой!
Я хочу познакомить тебя со своей женой. - Хорошо, - согласился я, потому что завтрашний
день и вечер были у меня свободны. И потому, что я уже был уверен в том, что эта встреча
была нам предначертана судьбой... Теперь я знал, что наше время истекло. Одновременно
очень близкий и совершенно незнакомый мне человек, он крепко спал, и это было лучшее
прощание... Я нашёл лист бумаги и написал по-русски: "Мы нашли друг друга, и я счастлив.
Твой русский".
страницы [1] [2] [3] [4]
Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|
