Горячая гей библиотека

Зонты и барбариски

Часть 3 (последняя)

Когда Корявый встречает меня на остановке с зонтом и стаканом остывшего латте, он выглядит иначе. Я не знаю, что изменилось, но что-то не так. Футболка висит на нём мешком.

- У меня для тебя охуенные новости, милый мой, - сообщает Корявый, и глаза у него злые. - Я умираю. И ты умираешь. И весь этот грёбаный мир, который живёт, чтобы жрать, работать, трахаться и дохнуть.

Это не первая и не последняя депрессия в его жизни. Я пожимаю плечами и спокойно беру его за руку, отняв зонт.

- Предлагаю пропустить самые скучные части программы и приступить сразу к "трахаться". К тебе или ко мне?

Он странный, но это проходит, и через двадцать минут я уже стаскиваю с него футболку и толкаю на кровать. Рядом с ключицей пальцы проходятся по чему-то гладкому и пластиковому - похоже на диабетическую помпу, но я ни разу не слышал, чтобы Корявый страдал от диабета.

Всё проходит по привычной схеме: я спрашиваю его, в чём дело, он не отвечает, и вместо игры в загадки я молча целую Корявого, обхватывая руками его шею. Наверное, это и есть любовь: когда рядом с общественно опасным психом чувствуешь себя хорошо и спокойно.

В квартире Корявого царит интимный полумрак - все окна, включая кухонные, заклеены снимками МРТ. Я в них ничего не смыслю, а Корявый ничего не говорит.

Мы курим на балконе, и я сжимаю в ладони кончики его пальцев, боясь отпустить.

- Кино или секс?

- Тебе лишь бы трахаться!

- Секс поднимает настроение, повышает самооценку и работает как отличное природное обезболивающее. Но если ты против...

- Эй, сладкий мой, не решай за меня!

Я в отчаянии.

Я люблю его так сильно, что внутри всё горит. А ещё я уверен, что помпа, МРТ и все его отлучки - неспроста. Корявый тащит меня в комнату, по пути задирая толстовку и избавляясь от штанов, и я думаю: раз он ещё трахается, как хренов кролик с батарейкой в причинном месте, то не всё так плохо.

Он имеет меня, прижимаясь губами к уютному местечку под ухом, целуя и прикусывая - ласково, так ласково, что я подвываю от слепого восторга, грубо насаживаясь и с глухим шлепком ударяясь ягодицами о его бёдра. Он вбивается в меня снова и снова, и снова, прижимаясь так крепко, чтобы слипалась мокрая от пота кожа, а внутри всё дрожало, горело и вздрагивало - за секунду до оргазма, за две секунды, за...

Я откидываюсь затылком на его плечо, закрывая глаза и вскрикивая в последний раз - с восторгом и мукой, насаживаясь до упора и кончая себе на живот. Корявый спускает в меня, обхватив обеими руками, сминая жаркую распалённую кожу и выдыхая мне на ухо. Я чувствую его каждым сантиметром горячего, вздрагивающего тела, отдающегося ему с искренним животным упоением. Хотя бы сейчас я могу забыть о снимках, расклеенных по всей квартире.

Я нервно затягиваюсь и тушу сигарету в фарфоровом блюдце. Внутри меня - всё холодное, мёртвое и больное от страха.

- Это точно? - спрашиваю я.

Корявый молчит. Он лежит рядом, разбросав длинные жилистые руки и пялясь в потолок. Жил в нём в последнее время больше, чем мышц, но его тело всё ещё гибкое, сильное и сверху донизу покрытое рубцами. Я знаю каждый из них - я прикасался к ним пальцами и языком, исследуя, словно они были чем-то красивым.

- Четыре месяца?

Корявый не хочет съезжаться, потому что вряд ли доживёт до лета.

- Тебе дают в лучшем случае четыре месяца, и ты только сейчас об этом говоришь?

- Хэй, сладкий мой, не наезжай на меня, - Корявый спокоен, как индуистское божество, и благостен, как опиумный наркоман. - Не всё так плохо! Последний курс химии мне проводила цыпочка с во-о-о-от такими буферами.

Я смеюсь и пихаю его коленом.

- Дурак.

- Не парься. Как насчёт суши?

Бравада - его единственный метод самозащиты, и кто я такой, чтобы ему мешать?

Я провожу ладонью по его руке и крепко переплетаю пальцы с чужими.

- А когда ты пропал на полтора года...

Корявый равнодушно пожимает плечами.

- Думал, не выкарабкаюсь. Не хотел прощаться.

- И как?..

- Ремиссия.

Вместо того чтобы взять в руки ноут и заказать суши, я свободной рукой вытряхиваю из коробки ещё одну сигарету.

- И все те разы, когда ты пропадал...

- Лечение - херовая штука, сладкий мой. Не хочу, чтобы ты слушал, как я блюю в туалете.

Это всё объясняет. Я сжимаю губами конец сигареты и щёлкаю зажигалкой, отбрасываю её на кровать и затягиваюсь, пошло втягивая щёки. Никотин не приносит мне ни капли облегчения.

- Пообещай мне.

- Что?

- Пообещай, - говорю я по слогам. - Что попрощаешься.

Корявого зовут Виталий Андреевич Локшин. Это звучит так просто, нормально и по-человечески, что взрывает мне мозг.

- А вы ему кто, молодой человек?

- Бывший воспитанник, - ляпаю я. - Спортивная гимнастика.

Тётка с отсутствующим взглядом кивает и уходит - кажется, ей плевать, кем я прихожусь одному из дюжины её пациентов.

Сердце колотится где-то в районе кадыка - по телефону Корявый назвал адрес больницы и сказал: "Не уверен, что выберусь отсюда. Скажешь мне "пока-пока"?"

Нужную палату я нахожу по шлёпанью карт и гоготу. Корявый играет с двумя медбратьями, физиотерапевтом и ЛОРом и выглядит здоровее половины врачей.

- Ты боишься? - спрашиваю я, прижимаясь щекой к его шершавой ладони.

В последние несколько дней ему совсем погано. На лечении поставили крест - кажется, теперь врачи ждут, когда Виталий Андреевич Локшин освободит помещение.

Корявый наклоняет голову и несколько секунд размышляет над моим вопросом.

- Я ни хрена не боюсь, - наконец говорит он. - Просто я решил - какого чёрта? Я не хочу заканчиваться.

Его девиз в последние дни - "У меня больше нет денег, чтобы лечиться; у меня больше нет сил, чтобы жить". Это так отличается от привычных "Свободу белуджистанским тушканчикам!" и "Мне не нужен секс - меня ебёт правительство!", что внутри у меня всё немеет.

Самая страшная вещь на свете - беспомощность. Я рву на тысячи кусочков белые бумажные листы - расправляюсь с одним и тут же берусь за другой. Я не могу ни о чём думать. Ни о чём, кроме того, что Корявому осталось жить несколько суток.

Мне двадцать два, но кажется, что я прожил две жизни - свою и его.

Мне двадцать два, и половина меня умирает от рака.

Когда Корявый в последний раз исчезает, я не успеваю с ним увидеться. Врачи пожимают плечами - "забрали родственники", "состояние плохое", "нет, не знаем, куда перевели". Я ни разу не слышал о его родственниках и не знаю, как с ними связаться. Поиск по фамилии не даёт ничего, и я понимаю, что это конец.

Конец истории про меня и Корявого, которого я люблю больше жизни.

Я больше не прихожу в его квартиру и не хочу знать, кто там живёт. Я пытаюсь учиться и писать диплом, есть по расписанию и бегать по утрам, отгораживаясь наушниками от окружающего мира. Мне больно дышать, больно думать и абсолютно не хочется жить, но я учусь этому заново - как тот пацан, который когда-то влюбился на остановке в городского сумасшедшего.

Это срабатывает.

Сначала я учусь не думать о нём каждую секунду. Потом - отдаваться новому бойфренду, не представляя, что меня трахает Корявый, медленно, с оттяжкой, как он всегда любил.

А потом мне вдруг приходит смс с незнакомого номера: "Эй, сладкий мой, какие дела?"

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики и молодые, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>