Горячая гей библиотека

Армейские будни (глава 1)

Часть 3 (последняя)

Этот эпизод, подчиняясь жестокому правилу юности быстро забывать плохое о себе любимом, довольно торопливо затерялся в закоулках памяти и вернулся ко мне только теперь, когда я, избитый, валялся в больнице. Я клял собственную натуру за это самыми страшными словами, грыз и грыз покладистую совесть долгими ночами без сна, а днём бестолково пялился на стену и опять ковырялся в саднивших мыслях, не давая себе покоя.

Лишь к концу срока лечения, внезапно вспомнив о том, что меня ждало в части по возвращении, я натужно воспрянул, начал жрать всё подряд и делать изматывающую зарядку, зато прибыл "домой" почти готовым к бою, практически восстановившимся, найдя там, собственно, то же самое, что оставлял и о чём совершенно не жалел в больнице, боясь потерять: тычки, придирки, унижения.

Атмосфера, царящая там, вносила свои коррективы в моё поведение. Я постоянно находился настороже, даже во сне от малейшего шороха вскакивал и автоматически ставил блоки, а потом уже оценивал обстановку. При этом, понимая, что надеяться надо только на себя, всегда, когда был здоров, при любом удобном случае, я тягал железки, не давая передышки настрадавшемуся телу. Сидючи на связи, я до одури сжимал эспандер (резиновое кольцо), доставшийся мне уж и не помню как. Когда отнимали его, я тискал, что попадётся. И жрал всё, что подавали, какая бы гадость не бросалась в тарелки - нужно было сохранять силы.

Постепенно я матерел. А ближе к концу первого года, ополаскиваясь как-то ночью в умывалке под холодной водой (всегда был чистюлей), я случайно бросил взгляд в зеркало, остановился, присмотрелся, и, в принципе, мне понравилось то, что там отразилось. Среднего роста худощавый, поджарый парень. Ни грамма жира. Хищное, сухое, мускулистое тело. Каменные крутые плечи, выпуклая грудь, чёткий пресс. Объёмные в предплечьях руки, узкая талия, сильные длинные бёдра, гладкие и тренированные. Ёжик волос, сжатые в скупую линию губы, настороженно оценивающий, хмурый взгляд исподлобья. Стройный молодой волк (повторюсь), готовый к прыжку, чтобы загрызть...

Я лежу. Где - непонятно. Мне спокойно. Хорошо. По мышцам вяло течёт предощущение ласкового и пушистого... Я плыву по чутким волнам тумана, покачиваясь и растворяясь в белёсых капельках, изредка искрящихся таинственными сполохами...

Постепенно туман густеет. Сполохи начинают тяжелеть и еле уловимо потрескивают искорками непонятной зарождающейся тревоги.

Шёпот. Я не слышу его - чувствую. Он далеко и во мне. Он прикасается к невесомому телу, вызывая беспокойство.

Туман совсем серый и плотный. Душно... Искры, недавно радующие радужными переливами, едва заметны, зато становятся более ощутимыми. Вместе с серыми нитями мутной густоты вокруг они пробегают по обнажённой коже, поскрипывая лёгкими поцелуями, спокойно мерцают затухающими бликами и гаснут во мне. Пощипывают соски, усмехаясь.

Мои нервы просыпаются. На поверхности распластанного тела зарождается щекочущая чувствительность, пьющая незаметно холодеющее беспокойство тумана. Что-то тревожит. Где оно? В мозгах, откуда тихо растекается неторопливой стремительностью.

Сладкая тревога. Сковывающая и возбуждающая. Соски под невидимыми прикосновениями твердеют и посылают импульсы нетерпения...

Я практически не разговаривал с окружающими, односложно отвечая, только когда ко мне обращались. Получалось так, что ответы мои были всегда по делу и весьма разумны, тем более что в силу своего возраста и природной любознательности знал я гораздо больше большинства окружающих. По-прежнему я был готов в любой момент отразить чью-то атаку, теперь уже более квалифицированно и чувствительно. И постепенно из-за моей сдержанной дельности или из-за бешеной, безумной какой-то сопротивляемости, а может быть, и от того, что я прослужил уже гораздо больше полугода, меня оставили в покое. То есть, естественно, старшие так же повелевали, но без особых издёвок, типа табуреток и телефонов, беспричинных придирок и показательных наказаний.

Я стал одиночкой, смурным и молчаливым. Со мной робели в общении, даже старики старались не задевать, хотя тщательно это скрывали. По идее, любой дед мог отдать мне приказ произвольного содержания, а я обязан был его с охотой исполнить. Собственно, приказы эти мною, конечно же, исполнялись, правда, только, может быть, без демонстрации энтузиазма. Исполнялись те повеления, которые не унижали особенно, а в ответ на самые вычурные я только хмуро вскидывал взгляд и готовился к обороне.

И, наконец, пришёл тот день, когда я почувствовал, что меня уважают (даже не любя), ко мне прислушиваются, относятся с оглядкой и настороженностью, потому как не знают, чего ожидать от моей персоны. В том числе и многочисленные командиры, которые, оценив мои умелость и скрупулёзность в делах, доверяли мне многое, не перепроверяя, так как знали, что могут положиться на рядового Кострова. Они с большей охотой, чем сержантов, всё чаще и чаще ставили меня старшим среди одногодок на какой-то работе. К этому сослуживцы со временем стали относиться нормально, подчиняясь мне, иногда с показным ворчанием и недовольством, но подчиняясь. Молодёжь и однопризывцы просто приняли меня в новом качестве, как данность, а деды держали наблюдательный нейтралитет, меняя издевательски снисходительную небрежность в интонациях на осторожную сдержанность.

Кстати, в первый год службы я был так замордован, что практически не участвовал в той единственно возможной разновидности сексуальных игрищ, которой отдавались все повально. То есть, почти не дрочил. Не оставалось сил. Да и желание посещало нечасто, потому как у меня постоянно что-нибудь болело и ныло. Но мои соплеменники активно (другого-то выхода не было) истязали себя двуручно. Простыни пестрели характерными пятнами, а поутру стены туалета истекали тягучей влагой, истраченной напрасно. И везде стоял стойкий недвусмысленный запах.

У нас даже случаи мужеложества случались. Двое парнишек из моего призыва не вынесли издевательств и, вконец опустившись, стали добычей всякого желающего. В основном, насильниками случались азиаты, но иногда, по пьяной лавочке, их заваливали и свои, "росичи". Ночами нередко можно было услышать их стоны, кряхтенье под скрип кровати и захлёбывающиеся чавкания. Жалко было пацанов до одури.

Однажды и меня хотели заставить публично изобразить половой акт с одним из этих бедолаг на потеху разомлевшей от выпитого спирта (часть была связистская, так что этого добра хватало даже после офицерства) толпе старослужащих, но я упёрся и, по обыкновению, был бит. Парни-сержанты возжелали было меня после этого, раз имело место неподчинение изыскам их развитого воображения, но я, изловчившись, намертво вцепился в горло одного из них и сжимал его под градом ударов так, что меня еле отцепили, а того - еле откачали. После этого их сексуальные фантазии в отношении меня поутихли.

Вот так мы, молодёжь, прожили этот дивный период в компании голодных и одуревших от нереализованных желаний самцов-старослужащих, дрочивших чаще, чем мочившихся.

C автором можно связаться по адресу [email protected]

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Первый раз, Изнасилование, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>