Горячая гей библиотека

Четыре ночи и вся жизнь (глава 4)

Часть 3 (последняя)

У нас же на консервном заводе, когда она только-только прибыла на Камчатку, дело кончилось тоже не в её пользу. Оказалось, что мандата у неё всё-таки не было. В разговоре со мной она блефовала. Это было время, когда женщины только начинали брать власть в свои руки, выживать отовсюду мужчин, и они считали делом чести одерживать над ними верх, ставить нас в идиотское положение и представлять нас вообще какими-то недоумками.

Сейчас, больше десяти лет спустя после той ситуации, женщины работают всюду. Они руководители, директора, президенты, заместители руководителей. Мужчины же находят себе работу разве что в охране. Татьяна Ефимовна Никитина принадлежала к той когорте первых женщин, которые захватывали в России руководящие посты. На мне Никитина обломалась, но своё поражение терпела недолго. Она всё же достигла руководящего поста, будучи на Камчатке никем.

Но в те дни, когда Никитина села за мой стол и уволила меня, я, конечно, не знал, что мне суждено было остаться на своём месте. Я думал, что моя победа минутная. Однако главный экономист Камчатского завода Зоя Антоновна Леднищева успокоила меня, сказав, что в банке действительна только моя подпись. Она предупредила меня, что время сейчас смутное, могут появиться и другие "представители", потому что мы тут на Камчатке отрезаны от мира, но если мы не хотим все дружно сесть в тюрьму, то для нас незыблемым остаётся главное правило: под документами о материальных ценностях должны стоять подписи уполномоченных лиц. Уполномоченных, а не самозванцев.

- Если же, - сказала она, - из Волгограда действительно пришлют на ваше место другого человека, то я возьму вас к себе заместителем. У нас вы будете получать в три раза больше, чем в своём представительстве. У вас же двое детей - чем вы их собираетесь кормить? Япония всех не вместит.

***

Потерпев поражение у меня в кабинете, Татьяна Никитина с завода не исчезла и из нашего представительства тоже. Она было заняла стол Веры Дмитриевны, но я ей это воспретил. Хотя не могу ручаться, что в моё отсутствие она не сидела и за моим столом. Её положение на заводе было в высшей степени странным: от других я узнал, что она приехала в Петропавловск из Хабаровска, где кто-то нанял её представителем Волгоградского рыбоконсервного завода. Но примерно через две недели после её приезда до нас дошли известия, что новые владельцы Волгоградского рыбоконсервного завода перепродали его, избавились от тяжкого груза и бежали за границу. Так Татьяна Никитина оказалась на заводе, что называется, пришей кобыле хвост. А новые владельцы, узнав, что на Камчатке у них есть свой представитель - я, нарадоваться не могли. Я получил от некоего господина Камынина А.А. телефонограмму, где мои полномочия подтверждались. Тем не менее Татьяна Ефимовна приходила на завод с утра и пребывала тут до вечера - будто бы работала. Она сновала по заводу и подружилась со всеми: и с главным экономистом Зоей Антоновной, и даже с Кособоковой, которую она безжалостно уволила. Им стало Татьяну жалко.

- Алексей Иванович, подумайте: женщина! Одна! На Камчатке! Куда ей тут деваться? Будь мужчина, так хоть с бичами бы покрутился, а ей куда деваться?

Мы сообщили на Волгоградский завод, что от прежней администрации здесь остался работник - Т. Е. Никитина, но ответа не получили. Подкатывалась эта женщина и ко мне: что нам старое вспоминать, поймите, поставьте себя на моё место и т.п. Но я остался как-то невосприимчив к такого рода разговорчикам и подкатываниям. Я узнал, какой может быть эта женщина - "одна", "на Камчатке", "вдали от родных". Я помнил, как я её сбросил со стула на пол и как она, смеясь, вскочила на ноги и побежала к двери. Такая не пропадёт. И она не пропала-таки. Женщины, к которым она втёрлась в доверие, порекомендовали её своим знакомым, и вскоре Татьяна Ефимовна со своим райисполкомовским жабо и острыми плечами пиджаков оказалась в только что появившихся налоговых органах, а потом в Росрегистрации. Время от времени я ещё слышал о ней, но вскоре она перестала меня интересовать.

Петя же, узнав, что вместо меня прислали какую-то женщину, которую я сбросил со стула, немедленно договорился в порту, что я перейду на работу к ним. Я даже ездил в порт и разговаривал с начальницей экономического отдела, который у них был совмещён с бухгалтерией. Но что-то меня удерживало от перехода в порт. Затрудняюсь сформулировать, почему я не ушёл туда, где мог бы быть рядом с Петром с утра до вечера. Может быть, то, что мы были с ним родственниками. Всё-таки закон и тогда, и сейчас запрещает такое сотрудничество. Исключение делается только для частных предприятий, но порт - предприятие государственное. Кроме того, моя трудовая книжка лежала в Волгограде, в Петропавловске я находился на правах командированного, не имел прописки. Порт же не обещал мне никакого жилья. Мне предложили начать жизнь сначала: поселиться в гостинице. Но у меня же двое грудничков! Портовая экономистка сходу решила мою проблему: отдать детей Петру Сергеевичу, сказав:

- У них же прекрасная отдельная квартира на Советской!

Вообще женщины очень находчивы и всегда решают любую проблему. Особенно за других. Поэтому я остался в своём "помещении".

***

А теперь я расскажу вам о самом главном для меня: о моих отношениях с Петром Сергеевичем Ивановичем, с человеком, который совершенно неожиданно для меня стал моим родственником. Благодаря этому я получил легальную возможность общаться с ним всегда, по первому моему желанию. Это само по себе было таким счастьем для меня, какого я ещё совсем недавно не мог бы себе и представить. О моём житье у него на Советской в первое время после появления Пети и Паши я уже рассказал. Удивительно, но за всё это время мы ни разу с ним не были вместе. Ни разу! Я почитал за величайшее счастье дотронуться до руки Петра, пожать её при всех или украдкой. Мы всё время находились на виду, и я постоянно путал его отчество: то назову его Васильевичем, то Николаевичем. Только когда мы осваивали Синеглазку, мы несколько раз оставались с ним по-настоящему одни. И то всякую минуту вздрагивали, боясь, не войдёт ли Валентина Даниловна или не приедет ли нам помогать Юля.

Я не произнёс ни одного слова упрёка, ни разу не спросил его, почему он бросил меня. Но я ему сказал, что если у него есть кто-то, кроме меня, то я его не держу. Он сказал, что у него, кроме меня, никого не может быть. На этом, наверное, наше так называемое объяснение закончилось.

Мы были друг с другом так, словно никогда не расставались. Целовались - и я не мог напиться вкусом этого человека. Он сосал мой язык, с наслаждением глотал мою слюну. Наши поцелуи длились по двадцать минут. Руки вспоминали все части наших тел. Мы лежали в густой тьме абсолютно голые, сплетя ноги, прижимались друг к другу, притискивая друг к другу наши члены, яички. Мы сливались в одно целое. Мне мечталось, что хорошо вот так бы умереть - прямо сейчас. Мои страдания в эти моменты казались мне давним сном.

Но в то же время я знал, что я уже другой человек. Иванович был для меня тем человеком, без которого моя жизнь невозможна. За всё время нашего знакомства я его не предавал, а он меня - да. Но в сердце у меня была не горечь или обида на него, а безмерное счастье оттого только, что я снова вдвоём с ним и что мои ладони ощущают кожу этого человека, что мои губы целуют его, моя рука скользит по волосам между его ног, что я могу уткнуться носом к нему в подмышку и сделать вид, что так было всегда. Теперь я знал цену своему счастью: было время, когда я убедил себя в том, что повторения счастья не будет никогда. И вот оно снова у меня. Я не только вижу его - я держу его в своих объятиях, голого, всего моего, и сам я - весь его.

Мы с наслаждением сосали друг другу. Закончив, мы не могли уснуть и начинали всё сначала - не для того, чтобы снова прийти к завершению, а просто потому, что мы вдвоём. Мы почти не говорили друг с другом, как будто оставляли все разговоры на потом. Но мы могли сказать друг другу только то, что знали друг про друга: про страдания, про случай, который нас свёл, тогда как жизнь развела, казалось, окончательно. За время нахождения в Синеглазке мы стали друг другу роднее родного. И это было так мучительно! Теперь нужно было скрывать то, что скрыть бывало просто невозможно. Недаром Валентина Даниловна однажды сказала мне:

- Редкий случай, когда зять в таких хороших отношениях с тестем. А вы в Петре Сергеевиче души не чаете. Вам же он очень нравится, правда? Вы его любите?

На это я ответил:

- Мне нравится наша семья. Жалко, что я не могу познакомить вас с мамой и сестрой Галей.

Мы ремонтировали дом в Синеглазке совсем недолго, и переехали туда с детьми. Но летом вместо отпуска, который жители Камчатки обычно тратят на полёты на материк, мы продолжали ремонтировать дом. Оказалось, что рабочий Зарипов починил пол, который мне так нравился своими хорошо подогнанными досками, но подвал дома представлял собой полный кошмар. Весь отпуск мы с Петей ставили кирпичные столбики-подпорки, сами устлали земляной пол подвала арматурой и залили её бетоном. После этого дом наконец приобрёл некоторую устойчивость.

И каждую ночь у нас была любовь. Мы не надоедали друг другу. Стоило нам только оказаться вместе, как у меня вставал. Этот человек оказывал на меня магическое действие. Его лицо, голос, движения, глаза, его тело, походка, его ноги - он был человеком, для которого я был создан. Не могу представить, что бы я делал без него. Но ещё меньше я понимал, как я жил раньше, не зная этого человека.

На этом наши приключения не закончились. Я продолжу рассказ о своей любви, если меня попросят об этом читатели. А пока от всей души хочу поблагодарить Algay, Victlari, Lerik, Nw.niko и многих, многих других читателей, которые отозвались добрыми словами на третью часть повести "Четыре ночи и вся жизнь". Большое спасибо! Счастья вам и любви!

Ваш Al Vern.

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Бисексуалы, Мужики и молодые

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>