Горячая гей библиотека

Любодей (глава 3, последняя)

Часть 3 (последняя)

10. Решимость

Как во сне, я подошёл к кровати, присел на самый краешек и медленно опустил руку на ногу отца. Осторожно провёл ею по густым волоскам от лодыжки до икры, задержался на бедре и присоединился к ласкающему Никите.

Папа вздрогнул, проснулся, распахнул глаза и понял, что в избе они не одни. Кинулся, чтобы прикрыться, но был настойчиво остановлен Ником, который склонился и нежно лизнул его в мочку уха. По телу отца пробежала волна дрожи, он прикрыл глаза и отдался ласкам. Проснулся и дядя Митя, сначала удивлённо осмотрелся, но, увидев нас, улыбнулся и исхитрился выскользнуть из-под тяжести папиного тела.

Никита кинулся целовать папу. Жаркими губами спустился по шее, прошёлся по плечу и начал исследовать спину, которую буквально колотило от возбуждения. Не переставая ублажать моего отца, Ник лихорадочно скидывал с себя ненавистную одежду, путался в ней и, искушая меня, горящим взглядом приглашал к оргии. Я окончательно поддался искусу. Тоже начал обнажаться. В этом мне помог дядя Митя.

Наконец, нагими стали все четверо. Так же вместе мы были готовы к сексу: долгожданному для дяди Мити и Никиты, запретному, но такому манящему для нас с отцом.

Я видел, как папа с удовлетворением отметил, насколько мы с ним похожи: крепостью тел, атлетическими пропорциями, величиной членов и их готовностью, о которой говорили мощные вены и обильная смазка, омывающая роскошные, освободившиеся от крайней плоти головки.

Дядя Митя привычно потянулся ко мне и начал полировать мой раскалённый ствол. Никита взялся за оглоблю отца. С лёгкостью нанизывался ртом на неимоверное по размеру орудие, словно и не занимался этим прошлой ночью со мной. Будто и не нужна была ему для этого передышка, и не саднило в горле от минувших сладостных трудов.

По тому, как ему в этом истово помогал папа, было видно, что мой предок перестал смущаться. А присутствие на расстоянии вытянутой руки родного отпрыска добавляло развратности, которая превращалась в хрип удовлетворяемого самца, отдавшегося во власть всепоглощающей похоти.

Я и сам переживал похожие чувства. Последние следы ревности и стыда покинули меня, а сознание раздвоилось от лицезрения животного совокупления двух красавцев мужчин и безмерного удовольствия, что получал от минета, который профессионально делал дядя Митя.

Я и папа изверглись почти одновременно. Наши партнёры с удовольствием проглотили терпкие соки, сладострастно выдавили последние капли и продолжили играть с нашими членами, не желая расставаться ними.

Взаимный оргазм ещё больше раззадорил нас. И я, окончательно потеряв голову, кинулся целоваться с папой. И не было в этом действе ничего родственного, отеческого и сыновнего. Нас бросило в разврат стремительно. Так, что жаркие губы трескались от давления, пухли от покусываний и слали волны удовольствия вдоль наших тел к членам, которые рвались в новый бой. Но теперь объектом плотских сражений должны были стать наши собственные тела.

Ник и дядя Митя нутром почувствовали наше желание. И начали дарить ласки друг другу. Сосед моментально повернул Никитку спиной к себе, одним волевым движением согнул его, властно раздвинул белоснежные полушария ягодиц и начал орудовать там языком, чередуя лёгкие поцелуи и ласки отвисших яиц в голой мошонке Ника.

Теперь и я решительно направил свои руки к члену отца. Осторожно ощупал каждый изгиб соблазнительного орудия, пощекотал отверстие на головке, взвесил солидные размеры яиц и поласкал ёршик лобковых волос. Папка тем временем обнял меня своими ручищами и полез к анусу. Покрутил по кругу, легонько надавил и, почувствовав сопротивление, отступил. Я вернул его палец - уж слишком сладкими были эти ласки. Меня не пугало то, что мою срамную дыру готовят к вторжению. Я жаждал этого. Сам стремился к тому, чтобы через боль впустить в себя сначала палец, а потом и огромный член отца.

- Будет больно... - прошептал папа.

- Не страшно... Пусть! - выдохнул я и отклячил зад, приглашая к решительным действиям.

- Я постараюсь быть нежным, хотя мне трудно сдерживаться, - услышал я и отдался на истязание.

Оно было почти безболезненным. Папа обильно смочил свой палец и круговыми движениями ввёл его. Поняв, что я привык, добавил второй, затем и третий.

Все эти томительные минуты моей подготовки я наблюдал, как тем же самым занимается дядя Митя, как изгибается от удовольствия Никита, как тяжело качаются его яйца, как бьётся о живот эрегированный член, как белеют пухлые губы парня, которые он кусает в порыве страсти.

Мужчины вошли в нас почти одновременно. Так же все вместе простонали мы - одни от лёгкой боли, другие от удовольствия. Затем началась настоящая сексуальная гонка. Взрослые мчались к оргазму, молодые к самопроизвольному семяизвержению.

Сколько это длилось, не помню. Только одно концентрировалось в моём распалённом страстью мозгу: эта оргия - единственное, что хочется продлить. Я заметил, что глаза Ника очень похожи на те, что украшают капот его автомобиля. В них страсть, всепоглощающий демонический разврат и притягательность плотского греха.

Я практически теряю сознание от удовольствия, которое сконцентрировано внутри моей прямой кишки. Лишь в самом потаённом, крохотном участке моего мозга пульсирует стоп-сигналом понимание грешности происходящего. И оно, как наводнение, наполняет моё сознание медленно, когда отпускает истома от анального оргазма. С последней судорогой, сопровождающей семяизвержение, реальность возвращается, бьёт под дых и отключает сознание.

Сколько минут я был в отключке, не знаю. Только все вокруг были уже одеты. Их лица были встревожены. Я лежал в кровати дядя Мити, накрытый простынёй, но все ещё нагой.

- Сынок!.. Слава Богу!.. - слышу я встревоженный голос отца.

- Я же говорил!.. С ним всё будет в порядке! - облегчённо молвит сосед.

А Никита держит меня за руку и молча бесконтрольно плачет.

Так же виновато смотрит на меня Ник, когда прощается утром, чтобы вернуться в Москву. Я не слышу его извинений за то, что втянул меня вчера в авантюру группового секса. Я пропускаю мимо ушей его признания в любви и обещание обязательно вернуться за мной, чтобы придумать что-то насчёт моего переезда к нему. Я наблюдаю, как прощаются дядя Митя с отцом, как они договариваются о совместной московской жизни, как стоят планы о скорой продаже избы в деревне и будущей счастливой жизни.

В моей голове набатом стучат тяжёлые воспоминания о прошлом дне. Калейдоскоп мыслей о групповом сексе, предательстве любимого человека, моём грехопадении с родным отцом, о страстном желании повторения этого, о попытках найти оправдание своим поступкам - все они никак не укладываются в единую картину.

Я в молчании прощаюсь с Ником и отцом, наполненными слезами глазами провожаю алый спорткар, что уезжает по дороге от моего дома, и отмахиваюсь от клубов пыли. Грустно улыбаясь, подмечаю, что это движение похоже на прощание...

11. Рок

Кладбищенское вороньё кружит под пологом свинцовых туч. Осень грустит моросью, жутким ветром и ранним листопадом. Сырые листья тяжестью мнут жухлую траву. Ночные заморозки серебрят кресты и памятники, проливаются редкими слезами под тусклым полуденным солнцем.

Я сосредоточенно вырываю сорняки с могилы бабы Нюры и старательно отворачиваюсь от свежего холма, что расположен рядом. На лавке напротив него понуро сидит дядя Митя. Он поседел буквально за несколько последних дней, ссохся и согнулся, словно у него вышибло дух и выбило почву из-под ног. Одним словом, он лишился смысла жизни, из весельчака и жизнерадостного деревенского мужика превратившись в старика, уставшего от бренных дней, молящего Господа забрать его грешную душу для небесного суда.

Дядя Митя, не морщась, выпивает гранёный стакан водки, смахивает одинокую слезу, наливает ещё и ставит стопку на могилу. Кусок чёрного хлеба поверх завершает скорбную картину.

Он с трудом поднимается, чавкает по грязи к выходу с кладбища, поскальзываясь и шлёпая грузными бахилами, семенит к своему дому.

Я смотрю ему вслед, стряхиваю с волос капли дождя, что без устали секут с каждым порывом ветра, пропитывают свинцом одежду и скорбно ведут тихий разговор с усопшими. Только сейчас, в одиночестве, я оборачиваюсь на свежую могилу за спиной. Дрожащей рукой провожу по перекладине временного креста, сквозь едкие слёзы вчитываюсь в начертанные буквы на дощечке: "Климов Семён Андреевич 16.02.1975 - 22.09.2018".

Я иду следом за дядей Митей бесцельно, бессмысленно и отрешённо. Впереди чернеет частокол мокрых крыш и одинокая фигура соседа. Вслед облегчённо каркают вороны, которых, наконец, оставили в покое. Я бреду по дороге и мысленно её проклинаю. Ведь это она навсегда разлучила нас с любимыми две недели назад, свернувшись в коварном повороте, лишив возможности вовремя затормозить. Опрокинула в смертельный кювет красный спорткар. Это она - злодейка окропила поздние ромашки алой кровью раненых в жуткой аварии. Она задержала помощь остановившихся свидетелей и врачей скорой помощи. И это она принесла горькую весть в наши с дядей Митей дома, убив мечту о счастье.

Папу похоронили рядом с бабой Нюрой. Никита нашёл покой на Ваганьково. А мы, живые участники этой истории, навсегда разошлись, чтобы сосуществовать в одной деревне, ходить по одним улицам, скорбеть, вспоминать ушедшее лето и безрезультатно искать смысл в годах или днях, что отпустит провидение.

"Любодей... любодеи... прелюбодеи..." - слышится в завывании ветра...

Я наказан...

Но мне безразлично...

Струна моей жизни лопнула...

Я опустошён...

Я раздавлен...

Я одинок...

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, С отцом, дядей, Групповой секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>