Горячая гей библиотека

Театральный роман

Часть 1

Олег подтянул чёрный галстук и посмотрелся в зеркало. Да, выглядел он просто замечательно, может быть, слишком красиво, учитывая, куда он шёл, но отказать себе в этом не мог. Он надел чёрный пиджак, слегка откинув волнистые чёрные пряди, ниспадавшие на плечи. Итак - чёрный костюм, чёрная сорочка, чёрный галстук и чёрные волосы...

- Да, денёк будет жарковатый, - сам себе сказал молодой человек и направился к двери.

Он вышел в неширокий длиннющий, как анаконда, коридор общежития и направился к лестнице, пара пролётов - и жаркое августовское утро окутало красавца, а он был чудо как хорош, даже красив, красив строгой мужской красотой, и длинные волосы совершенно не портили этого впечатления.

Совершенно неромантичное маршрутное такси довезло его до места назначения - городского драматического театра, находившегося на небольшом холме с великолепным видом на Волгу. Но сейчас возле театра все - и мужчины, и женщины - были в чёрном, с охапками цветов в руках.

- Чёрт, совсем забыл, - едва слышно выругался молодой человек и, пока его не заметили, проскользнул в сторону, на близлежащую улочку, где стояли тётки с цветами.

Он купил десять гвоздичек; а что, с покойным они особо дружны не были.

Олег в глубине души ненавидел актёрскую профессию, которую выбрал когда-то со всей юношеской горячностью. Его отец считал актерство глупостью, а самих актёров блядями, так что прощание было вовсе не тёплым. Олег заявил, что уезжает в Питер, учиться на актёра, а заодно, одним махом, заявил, что он гей.

Учиться было легко. Пусть он не был круглым отличником, но уж точно был хорошистом (ни одного трояка за все годы учёбы), а так студенческую жизнь он глотнул по полной программе. Там были и посиделки на кухне до утра, и полуголодное бытие, и штурмовщина перед сессиями, и безумный отрыв на вечеринках, и дикий секс на лестничной площадке - всё это было.

Конечно, реальность профессии отличалась от фантазий, но он не огорчался. Проблема возникла после выпуска. То ли то, что он был середнячком, то ли ещё какой-то аспект повлиял, но его не взяли ни в один питерский театр. А тут ещё попросили из общаги. Хорошо хоть в деканате подсказали, и он уже в октябре сумел поступить в Брянский областной театр. Жизнь потекла убойным однообразием - маленькие роли, иногда со словами, жизнь в кладовке, только через полтора года комната в полуразвалившейся общаге, с водой по ночам и провалившимся туалетом. Восемь долгих лет он там обитал, проклиная судьбу, пока однажды главный режиссёр Новосибирского театра не предложил перейти к нему в труппу. Новосибирск не Питер и уж тем более не Москва, но это было лучше, чем та дыра, в которой он пребывал.

Увы, столица Сибири оказалась не для него. И не то чтобы город не понравился - не до жиру, или климат слишком суров - и не к такому привык. Главреж оказался настоящим садистом. Он стал делать намёки на интим, мол, я, как и ты, гей. У Олега появились серьёзные роли, и парню давали понять, что это только аванс. Главрежу было около пятидесяти; толстый, с мощной лысиной, вечно потный, он не вызывал никакого желания, но выбора особенно не было, и Олег решился. И тут режиссёр разыграл оскорблённую невинность, грубо отшил посягателя. Месяца три Олег выходил в массовке, страдал, но тут эта свинья опять стала подманивать парня, мол, прости, труслив я малость. Намёки, авансы, премии. Ну, парень и поплыл... и попал. На сей раз гнев был куда как круче, а главное, дело стало публичным - "оскорблённый" главреж поплакался в жилетку отъявленной сплетнице, и вскоре весь театр знал и... сочувствовал парню.

А скотина не унималась и опять стала подманивать парня. Попадаться на эту удочку в третий раз было глупо, Олег старался не замечать намёков. Вот тут-то того и прорвало. Оказывается, отвергать намёки было ещё опасней, чем их принимать... Три года в аду, а потом избавление - один из артистов, знавший своего начальника как облупленного и сочувствовавший парню, напряг старые связи и устроил ему прослушивание в Самарский драм. театр. Олега взяли сразу, дали хорошую комнату в общежитии деятелей культуры и науки, так что соседи были спокойные, ну, или почти.

Олегу тогда был тридцать один год, начинать жизнь заново казалось поздно, так что он решил просто жить и просто работать. Ни о какой интимной сфере и речи идти не могло. Рисковать он не был готов, да и как-то справлялся с накатывавшими иногда желаниями.

За пять лет, что он прожил в Самаре - городе красивом, даже милом, он сумел встроиться в труппу, стать одним из лучших артистов, так сказать, второго плана, скромно ждал хороших ролей, не интриговал и с лёгкой завистью посматривал на звёзд местной сцены.

Покойный, Стас Егоров, как раз и был такой звездой - как говорили, актёр от бога и, по совместительству, горький пьяница. Сколько раз он выходил на сцену под градусом, партнёрши задерживали дыхание, чтобы не дышать перегаром в романтических сценах, но вот парадокс - он всегда играл на "отлично". Да и бабы, то есть женщины, его любили; прямое доказательство тому - три жены, четыре отпрыска и с пяток возлюбленных-сожительниц.

Именно у одной из таких на квартире и случилось несчастье - бухой, он зацепился за валявшийся табурет, навернулся и прямо головой о плиту. Итог - печально-торжественное прощание в холле театра. Актёров было не так много, не все ещё вернулись после отпусков, начало сезона только через месяц, зато опечаленных поклонников, точнее, поклонниц море.

- Неказистые цветочки, - произнёс тихий женский голос совсем рядом.

Это была Гадюкина.

- К чему траты... я у него не был в друзьях, он меня не очень-то и жаловал, впрочем... это было взаимно, - с лёгкой саркастической улыбкой, но так же, полушёпотом, ответил Олег.

- А Лёвушка совсем осунулся, - заметила Гадюкина, указывая на ссутулившегося главного режиссёра.

- Что теперь будет?! - совершенно искренне печальным голосом заполнил возникшую паузу Олег.

- Хм, ты получишь его роли, - равнодушно пожала плечами Гадюкина. - Впрочем, если ты станешь Арбениным, я буду только рада, этот пьянчужка меня вконец извёл...

Лёвушка (так его называли, разумеется, за глаза), "в миру" Лев Антонович Перфирьев, - единственный в театре народный артист. Он ещё в советские годы снимался в кино; роли небольшие, но зрители узнавали. А потом начались суровые годы. В девяносто третьем артисты попросили его возглавить труппу. С тяжёлым сердцем он согласился. Руководителем он оказался замечательным - в меру строгим, в меру понимающим и справедливым. Но был он очень старомодным человеком, вернее, артистом. Его кредо - классика, классика и ещё раз классика. Наверное, это не так уж и плохо само по себе, но вот сборы в последнее время всё снижались. Наполненность зала на шестьдесят процентов стала нормой. Лёвушка не страдал. "До искусства надо ещё дорасти!" - говорил он, отмахиваясь от упрёков. Но от чиновников отмахнуться было ой как сложно. Поговаривали, что они поставили вопрос ребром - или увеличивай количество зрителей, или "оптимизируй труппу", что означало увольнение половины артистов. Именно поэтому Олег не испытывал буйной тайной радости. Пьянь Стас мог быть каким угодно, но на него шли, а что будет теперь? Самые неприятные мрачные мысли он гнал прочь.

Олег тоскливо взглянул на застывшее лицо коллеги под белым газом, который хоть как-то прикрывал внушительные раны. В этот момент он поймал на себе чей-то пристальный взгляд. Чей-то! Олегу не нужно было и головой поворачивать, чтобы узнать, кто его протирает взором, - Алёшенька Колесников.

О том, что Колесников гей, знал весь театр, хотя знал - это не совсем верно. Знать наверняка никто ничего не мог. Но парень с такой внешностью - хоть и высокий, стройный, кажется, даже щуплый, с умильным личиком и здоровенными голубыми глазами, как у героя мультика, такой парень не мог не быть геем. Но в театре его любили. Все роли хрупких юношей были его, и, конечно же, Лариосик из "Турбиных" был его звёздным часом.

При иных обстоятельствах то, что этот парень запал на Олега, было бы мило, но Лёшка уж больно явно пускал слюни, да и он был не совсем тот тип, который Олегу нравился, совсем не тот...

Похороны растянулись практически на весь день: пафосное прощание в театре, отпевание в церкви, надрывное погребение. Поминки устроили в театре, в буфете накрыли столы - всё равно театр пока не работал.

Олег выпил больше, чем следовало. Почему? Наверное, оттого, что этот ритуал всегда наводил на него гнетущую тоску, оттого, что слишком много проблем возникло и, самое главное - опять появилось это проклятое ощущение шаткости положения, опять он оказался в подвешенном состоянии.

Домой, в общагу, Олег направился уже поздно вечером, когда насыщенная синева спустилась на Самару, но мрака ещё не было, фонари уже освещали улочки печальным жёлтым светом.

- Тебя проводить? - раздалось совсем рядом с Олегом, когда он стоял на ступенях театра и холодный вечерний ветерок ласкал его волосы.

Немного качнувшись, он оглянулся, хотя по голосу и так узнал, кто это.

- Зачем? - спросил Олег, прямо, даже с вызовом смотря в глаза Алексея.

- Ты немного... того, перебрал, - начал пояснять тот.

- Хм. Подумаешь... Слышь, Лариосик-пидарастик, отъебись от меня, а?..

И, не ожидая ответа, Олег поплёлся через площадь к остановке. На душе словно полк кошек насрал. И одиночество, и творческая нереализованность (ведь может и больше), и эта угнетающая неизвестность, и то, что обидел парня, в общем-то, зазря. Ну не виноват Лёшка, не виноват он в том, что гей, что внешность у него такая... гейская, не виноват и в том, что запал на него. Не виноват, что втюрился в труса, который всего на свете боится и скрывает свою уязвимость за маской снобизма, спесивости и жлобства. А ещё, наверное, тут сыграла роль зависть, зависть к парню, которому не нужно скрываться, изображать из себя что-то, чем он не является...

Сразу захотелось вернуться, извиниться, но... гнусный характер не позволил.

страницы [1] [2] [3] . . . [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Служебный роман, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>