BlueSystem >
Горячая гей библиотека
Сильные попперсы с доставкой в день заказа.
Зажигалка"Я хочу обладать сокровищем, которое вмещает в себя всё. Я хочу
здоровья и молодости". Снова перегорели пробки! Уже который раз он сидит без света.
С каждым годом становится всё трудней и трудней. Опять заболела нога. Этой ночью была
такая изматывающая боль, что пришлось сидеть и держать ногу в тазу с горячей водой, -
только это немного помогало. Он полез за спичками на полку и уже при горящей свече вдруг
увидел зажигалку. Она лежала здесь давно, наверное, больше десяти лет, вся в пыли и
паутине. Он протёр её рукавом и попробовал зажечь. Она загорелась странным, мерцающим
светом, и он вспомнил... Прекрасный солнечный день на огромном, похожем на чашу
стадионе, когда он только что отдал пас своему напарнику по команде, рёв, как шум прибоя,
болельщиков и крик комментатора: "Го-о-ол!" Потом была резкая, выворачивающая все
внутренности боль и, как в тумане, лица товарищей по команде, лицо тренера, большое,
испуганное, круглое, озабоченный вид доктора и руки, сильные и бережно несущие его
под негодующий рёв болельщиков и трагическую тираду комментатора. Он помнит госпиталь
с белоснежными простынями и такими же белоснежными и бездушными, как эти простыни,
медсёстрами. Ему было 22 года, когда он, мастер спорта международного класса, получил
окончательный и жестокий приговор профессора: "Больше играть не будешь - перебиты
сухожилия. Сначала костыли, потом на всю жизнь палка". Клуб, за который он играл,
отнёсся к нему с уважением: выделили квартиру, дали денег, собес назначил приличную
пенсию по инвалидности. Но футбол, его футбол, которому он был предан
всю свою молодую жизнь, ушёл от него, как уходит женщина от инвалида - тихо,
предательски и бесповоротно. Ушёл из футбола и он, и больше никогда, хотя ему и
предлагали тренерскую работу, даже не смотрел игру по телевизору, всегда выключая его
в начале матча. После госпиталя к нему уже в новую квартиру, когда он был ещё на костылях,
клуб прислал в помощь молодого фельдшера. Звали его Петя, он только что окончил медучилище
и должен был стать со временем доктором команды взамен старого, который вот-вот должен
был уйти на пенсию. Был этот молодой человек красив, небольшого роста и с круглым
в веснушках лицом, краснеющим при разговоре. Петя приходил к нему каждый день -
сначала на работу, а потом уже как к другу. Один раз - это было перед Новым годом -
они решили отметить праздник дома, и, когда шла на кухне суматоха, что-то там шипело и
кипело на плите, он почувствовал его взгляд, а затем руку на своём плече. Рука его была
тёплая и зовущая, возникло странное ощущение неиспытанного ранее тепла человека рядом.
Тепло это было вызвано не состраданием, а чем-то другим. Он повернулся и увидел его
глаза, не отдавая себе отчёта в том, что делает, обнял его и почувствовал, как Петины
руки обвились вокруг шеи, ощутил его молодое тело. Это было странно, никогда раньше ему
ничего подобного и представиться не могло. Всё время занимали тренировки; был
жесточайший режим, исключающий не только секс, но даже просто знакомства. Вся жизнь
была расписана по дням и минутам, как таблица игр... Они, обнявшись, прошли в комнату,
Петя помог ему раздеться и разделся сам. Потом была ванна с белым в цветочек кафелем
и тёплая струя воды, большая коробка конфет, бутылка белого итальянского "Чинзано".
От всего этого кружилась голова и мысли растворялись в каком-то сладком-пресладком,
с запахом лаванды, мёде. На кухне что-то горело и выкипало, нужно было выключить плиту,
но не хотелось вставать и выходить из этой истомы. Петя ловко выпрыгнул одним движением
из ванны, что-то громыхнуло на кухне, появились сигареты и вот эта самая зажигалка.
Они лежали в темноте на диване, курили, из динамиков лилась лёгкая музыка, как
сейчас, за окном был январь, и только свет, такой же загадочный, мерцающий, когда он
чиркал зажигалкой, чтобы прикурить, неясно вырисовывал контуры комнаты и всё те же
глаза, блестевшие и казавшиеся при этом свете такими большими и прекрасными. После
этой новогодней ночи их отношения стали совсем иными. Он начал ходить в парк, и в скором
времени они смогли поехать на экскурсию в Кусково. Была ранняя весна, от ночных
заморозков лужи были покрыты лёгким, ломающимся ледком. Они оставили экскурсантов и
зашли в небольшой ресторанчик с белыми накрахмаленными, тугими скатертями на уютных
маленьких столиках. Заказали появившемуся как из-под земли официанту шампанское, икру,
шоколад, пачку сигарет. В почти пустом и прозрачном в это утро зальчике ресторана
пела какая-то зарубежная певица - из машины, стоящей в углу; светило солнце сквозь
лёгкие занавески, и на душе было так же прозрачно и светло. Петя что-то говорил о том,
что он должен скоро будет от него уйти, так как доктор команды ушёл на пенсию и он
подписывает с игроками контракт на 10 лет; что будет ездить на соревнования и привозить ему
разные сувениры, они купят машину и станут путешествовать, поедут за границу, и вообще всё
у них будет здорово. Так всё и было поначалу, как они мечтали в маленьком, пронизанном
солнцем ресторанчике. Потом была Петина женитьба на дочери тренера команды. И вот уже
5 лет как он живёт за границей, у него уже двое, и вот уже год как Петя не пишет
ему совсем... Он научился делать клетки для птиц, они получались у него прямо как
произведения искусства. Он ездил с ними раз в неделю на Птичий рынок и стоял там
с такими же, как он сам, торговцами птицами, рыбками, всякой всячиной. С ними было легко,
он забывался, иногда только становилось грустно от воспоминаний и от того, что он остался
совсем один. Нет, пить он не стал - не пилось. Женщины, которые его жалели, а многие бы
остались с ним рядом, были ему в тягость, он их почти не знал. Вот только, наверное, Надя,
соседка по площадке, которая заходила к нему почти каждый день. Она работала на почте, в
соседнем доме, и уже пять лет это был единственный человек, которому он мог сказать всё.
Ещё у него был случай: как-то раз, гуляя в парке, он увидел собаку; она барахталась в
ледяной воде и погибала. Он вытащил её из проруби. Собака была лохматая, какой-то адской
смеси шпица и бог весть чего. Она бежала за ним до самого его дома, иногда забегая вперёд,
оборачивалась и, виляя хвостом, ждала. Он назвал её Торпедой в честь своего футбольного
клуба, и она жила у него - там, за шкафом, в прихожей... При свете зажигалки он
покрутил пробку. Загорелся свет. Пришла Надежда. На кухне они пили горячий кофе, а
из репродуктора неслись строки:
"Остался у меня на память от тебя
Портрет, твой портрет работы Пабло Пикассо"...
Он ещё раз зажёг зажигалку, прикурил и забросил её на полку...
Этот гей рассказ находится в категориях: Любовь и романтика, Молодые парни, Спортсмены
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|