Горячая гей библиотека

Роза в глине

Часть 1

Алый цветок и тёмную глину
Белые пальцы сжимают скорбя.
Я никогда тебя не покину,
Не отрекусь никогда от тебя.

Алый цветок - ретивое сердце,
Бьётся и тает от призрачных слов.
Жаль, что ему никогда согреться -
Холод земли твёрже крепких оков...

Сцена - каменный помост, трещины которого покрылись бурой склизкой жижей, кулисы - железная решётка, запах сырости и гнили - это мрачные декорации смерти. Близится моё последнее выступление, но я ни о чём не жалею.

Ловя выжидающие взгляды своих надзирателей, я медленно поднимаюсь по лестнице, волоча за собой вывихнутую ногу. Боль адская, но кричать уже не осталось сил, да и никакая боль от пыток не сравнится с мукой моей души. Моё пламя, как мне простить тебя за твою просьбу, за моё обещание? Милый мой золотой Лисёнок. Я называл тебя так с тех пор, как увидел впервые на шумной городской площади. Я - сын дворянина, отказался от титула, богатства, бросил дом и семью ради твоих сияющих зелёных глаз, ради золотого шёлка твоих волос, ради ангельского голоса бродячего актёра, танцующего за горсть монет так, словно он живёт последний день. Ты был божественен! Перед твоей грацией благоговейно склонялись все: и нищие, и знатные, и юродивые. Каким далёким теперь мне кажется всё это, словно сказка или история чужой жизни. Но это жизнь моя... Наша жизнь.

Мускулистый палач с усердием маньяка приматывает мои запястья верёвкой к столбу. Я не чувствую пальцев, но под тугими узлами мои кости содрогаются, и кажется, что они вот-вот переломятся пополам. Я слышу скрип верёвки, сип покинувшего ножны лезвия за спиной - в следующий миг его холодный язык касается моей шеи у затылка, сильная рука палача захватывает пряди каштановых длинных волос, точным лёгким движением срезает их. Я чувствую, как нежно они скользят по моей обнажённой спине, точно твои руки, Лисёнок. Я помню, какие были у тебя руки: хрупкие и в то же время сильные. Я подарил тебе золотой за танец, а ты улыбнулся радостно, играючи прикоснулся кончиками тонких пальцев к моему виску - и я пропал. Я больше не хотел жить без тебя.

В день перед Пасхой я бродил по рынку и от безделья разглядывал горожан. Ноги привели меня к площади, где давала представление труппа бродячих артистов. Здесь выступали жонглёры и канатоходцы, лицедеи и танцоры. Толстый дядюшка Якоб заправлял всем, подгоняя и ободряя своих воспитанников похвалой и строгостью. У него смешные кудрявые волосы и добрый нрав. Хороший дядюшка Якоб. Он кликнул тебя по имени, и ты выглянул из кибитки, увешанной пёстрыми лентами. Твоё тонкое гибкое тело прятал от моих глаз чёрный плащ, и белый платок из чистого шёлка обнимал твою изящную шею, словно нежный любовник. Какой щедрый богатей тебя одарил такой роскошью, моё необыкновенное видение? Наши взгляды встретились на миг, но кто-то уже закричал: "А сейчас для вас станцует король подмостков и великий танцор всех времён - Анри Великолепный!" Под грохот аплодисментов и нетерпеливый свист толпы ты вознёсся над сценой и превратил обычное действо в настоящее искусство. Твоей гибкостью и талантом восхищались все, и не жалея, бросали под ноги медь и серебро! А ты упивался своим могуществом и впадал в дикий дьявольский азарт: его огонь горел в твоих зелёных ясных глазах, его страсть оживала в движениях тела, и сердце моё то замирало от восторга, то билось чаще.

После представления я набрался смелости подойти к Якобу, дал ему шесть золотых за то, чтобы вечером ты танцевал для меня. Мои отец и мать по счастью отбыли в Лондон, и я пользовался минутами полной свободы. Я ждал, нетерпеливо мерил шагами главную залу, распорядился подать роскошный ужин и лучшего вина. Я изнывал от нетерпения, а когда ты вошёл в двери, я улыбнулся тебе. Настороженный холодный взгляд ожёг моё сердце - ожёг точно так же, как сейчас жжёт лопатки кнут палача.

Первый удар - я то ли вою, то ли шиплю от боли, сжимаюсь, проваливаюсь в собственные воспоминания.

Ты смотрел на меня с упрёком и, тем не менее, послушно принял моё приглашение к столу. Я не сводил с тебя глаз и не чувствовал вкуса вина, но что-то неуловимое стремительно терялось. Ты танцевал для меня - хорошо, но без незримого огня, который я ощутил там, на площади. А я хотел именно его.

- Почему ты не весел, Анри? - к утру я осмелел настолько, что позволил себе обнять тебя. Твоя влажная разгорячённая танцем кожа показалась мне восхитительно гладкой. Или я был уже безбожно пьян?

Ты отпрянул и ответил мне резко и грубо, что ты - артист, а не проститутка.

- Что? - не понял я.

У меня и в мыслях не возникало обидеть тебя, Лисёнок, но в твоих глазах шесть золотых и объятия выглядели именно так.

Я убрал руки за пояс и мягко заверил тебя, что ценю именно артиста. Ты не поверил мне, и тогда я пригласил всю твою труппу погостить недельку в моём замке. Ты обещал подумать. Я допускал, что ты согласился на моё предложение не без нажима Якоба, но соблазн владеть тобой оказался слишком велик. А через три дня я уже мечтал покорить твоё сердце. К моим подаркам ты относился равнодушно, но вот к книгам... Я случайно захватил с собой комедии Шекспира перед очередным выступлением и заметил, как заблестели твои глаза при виде этого старенького потрёпанного томика. Мне всё стало ясно.

- Раз! - гаркнул палач, теперь уже выдёргивая меня из моих воспоминаний. Я почти панически цеплялся за них, чтобы не начать просить пощады. Я кожей чувствовал порез, оставленный ударом хлыста. Струйка горячей крови заскользила по рёбрам, напоминая, что я живой человек из плоти и крови. Пока ещё живой.

- Два!

В глазах потемнело от боли - так же, как когда-то темнело от страсти и желания. Мы много времени проводили за чтением. Ты оказался очень любознательным, а я много знал, и теперь я собирал твои улыбки в своей душе, как драгоценный фимиам. Я заслужил доверие сдержанностью и добротой. Я сам вслух читал тебе книги или рассказывал о том, что в них написано, мы тратили часы и дни напролёт, обсуждая прочитанное, но потом наступала ночь, разлучая нас до утра. И часто перед сном, выглянув из окна своей спальни во внутренний дворик, я видел твой силуэт, склонившийся над книгой. Ты не знал грамоты, но обладая острым умом и наблюдательностью, ты запоминал буквы и слоги, просто подмечая за мной, а потом до полуночи пытался читать. Я узнал об этом, однажды случайно спустившись во двор. Я подошёл к тебе так тихо, что ты и не заметил меня в темноте, и услышал, как смешно и нелепо ты складываешь звуки в слова, ошибаешься и пытаешься снова. В моей душе это всколыхнуло новую волну нежности к тебе и уважения к твоему стремлению познавать новое. Утром я предложил учить тебя, и ты был счастлив. Даже сейчас, спустя два года я, закрывая глаза, вижу твоё зардевшееся лицо и улыбку, подаренную мне, только мне, я помню её как сейчас.

- Три! Четыре! Пять! - звенит у меня в ушах, спина полыхает болью - и я кричу почти отчаянно, совсем как в тот день, когда я пытался доказать отцу, что бродячие артисты достойны уважения и моего покровительства.

Скандал разразился такой ужасный, что даже слуги попрятались, зная тяжёлый нрав лорда Блекстона. Но я не отступил, даже лишившись наследства и семьи, не отступился от своей любви.

- Шесть! - кнут палача вскользь задевает щеку, оставляя на ней рваную рану. Боль затопляет всю левую половину лица - она горит теперь, пульсирует и ноет, напоминая мне о пощечине, которую я получил от отца напоследок. Я возненавидел его за то, что он возненавидел тебя - часть моей жизни, моего сердца, мою душу. Я оставил дом и пошёл вслед за тобой, мой Анри, пошёл, не надеясь на любовь и взаимность. Так уж вышло, что ты оказался мне нужен больше плотских утех, твоя неудержимая жажда радости и жизни, свободы! Лишь проведя с тобой в скитаниях по Англии три месяца, я понял, что был узником фамилии, денег и замка, который когда-то называл домом. Ты освободил меня, ты всё ещё нежно улыбался мне, и теперь сам читал книги перед сном, и ни разу я не пожалел о содеянном. И теперь не жалею, хотя удары сыплются на спину жестоко, выверенно, превращая живую плоть в кусок разодранного мяса. Я охрип от криков и чувствую, как кнут местами бьёт по оголённым костям рёбер и позвоночника... Но я не пожалею, я ни за что не пожалею, нет!

- Двадцать пять!

Это последний... Получив короткую передышку, я начинаю забываться. Меня отвязывают от столба, но я уже не чувствую рук - они давно стали продолжением верёвки, теми нитями, благодаря которым я ещё не рухнул на землю. Нет, мне не легче, но в голове гудит, и моё тело тащат в сторону, чтобы положить голову на плаху. Но у меня ещё есть минута и четыре ярда для воспоминаний. Глашатай мерзким осипшим голосом зачитывает мой приговор, но я не слушаю, я едва чувствую, как мои ноги волочатся по доскам, я смотрю в серое ноябрьское небо. Снежинки сыплются с него волшебным пухом, в полном безветрии мягко спускаясь вниз. Точно такой же снегопад был и год назад, точно такой же ноябрьский прохладный день...

страницы [1] [2]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни, Прошлые века

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>