BlueSystem >
Горячая гей библиотека
Сильные попперсы с доставкой в день заказа.
Невыносимая краткость бытияЧасть 1 Я урод в проявлениях чувств: оценка вполне корректная - после того, как на день рождения
одноклассницы я пришел с цветным проектором, вентилятором и упакованной в коробку
нарезанной фольгой. Именинница приняла подарок, предвкушая. Я выключил свет. Она раскрыла -
щёлк! Волшебный фонарь, волшебный ветер! - комната наполнилась сверкающей вьюгой.
- А где же подарок? - процедил кто-то. Леночка плакала: фольга засыпала тарелки,
ковёр, стол. - Ну, ты и урод! - оценили одноклассники. Я уже тогда знал, что умирание -
настоящее свойство красоты. А они уже усвоили, что парень
из богатой семьи должен приносить дорогой подарок. К 18 годам от одноклассников
у меня было две тайны. Первая называлась любовью. Как и полагается уроду, я влюбился
смертельно, по-мужски, наотмашь. Дело было в летнем лагере в Болгарии. Маленький
волчонок, заводная шпилька, лохматый бельчонок, она гоняла на роликах, великах, скейтах
и на всём, что движется. В море она подплывала к пацанам, срывала с них плавки, набивала
их песком и топила. Я до боли в плавках мечтал о том же. Она унижала всех, кроме меня. Я
пододвигался к ней на пляже и в столовой, чтобы ногой невзначай касаться её ноги. Я плакал
в подушку и заводил с приятелями разговоры типа: "А представь, в лагере карантин, тебя
с ней оставили в одной палате, а одежду забрали на дезинфекцию... Ну, всю одежду, и трусы
тоже..." Это была любовь во всём объёме её проявлений и свойств, включая главное:
не фальшивить, а усиливаться, когда об этой любви говоришь. Она уехала. Я не записал
даже её адрес. Она жила где-то в Сибири. Фамилия, имя - каких тысяча на деревню из двух
домов. Я потерял её и ещё год был не в себе. Красота - в умирании. Вторая тайна
была мрачно сладка. Несмотря на любовь к девочке, мне нравились парнишки. Как и в случае
с первой любовью, я не сразу понял своё влечение, поначалу впаривая самому себе
про "античную красоту обнажённого тела". Однако меня возбуждали исключительно юношеские
античные тела: тайна открылась, когда я признался себе в этом. Ещё я испытал первую
любовь к парню: новенький в нашем гимназическом классе был чернобыльцем, косноязыким и
простым, как "Правда". Нужно было действительно быть уродом, чтобы его полюбить - с его
простодушным лицом, незатейливыми мыслями (пожрать, поспать), простыми повадками (раз
в неделю - мыться в ванной). Его бы затравили, но я лёг на пути охотников. Я дарил
ему одежду и таскал его по концертам, я подсовывал ему книги и платил за него тренеру
по теннису. Я перецеловывал мысленно каждую его завихрушку (он был вихраст). Я отвергал
даже мысль о том, что могу прикоснуться к нему иначе, чем по-дружески. Я находил любой
повод, чтобы оказаться рядом с ним в раздевалке, когда он переодевается (о, господи! он
никогда не переодевал трусики и не принимал после тренировки душ, говоря, что вымоется
дома). Миллионы причин приводили меня к нему домой ночевать, и это было счастьем, ибо
гостевого дивана в их квартирке не случилось: нас укладывали вместе. Я утыкался носом
между его лопаток, и запах его пота, его немытого, жареной картошкой пахнущего тела,
был восхитителен. Любовь к нему была любовью, обречённой сгореть без остатка. Даже
без следа кострища. Перед выпускным классом я утащил его в экспедицию со знакомыми
студентами-геологами: плоская, как пятка, разочаровывающая Сибирь с так же разочаровывающим
Иртышом (наверное, потому, что я ещё надеялся там встретить ту девочку из лагеря, пусть
красота и...). Экспедиционная жизнь оказалась его темой, как и вся костровая романтика,
как и, блядь, простота настоящей мужской дружбы. Он передарил студентам все мои подарки.
Я ревновал, сходил с ума, но специально купленный двуспальный мешок грел меня одного. Я
вернулся без него: он умудрился заколоть школьный сентябрь ради изысканий под Тоболом
и своих новых друзей. Всю осень я гулял под дождём... Когда он вернулся, я не испытал
к нему ничего. Мы пожали друг другу руки и остались сидеть за одной партой, он продолжал
списывать у меня, просто я не ночевал у него больше. Кажется, он этого и не заметил.
В качестве компенсации я стал искать женщин. Это было нетрудно, я нравился им.
Из первой же ночи я вылез, желая отмыться от произошедшего. Я не ожидал этой пахнущей
селёдкой влажной промежности, этой не возбуждающей меня непристойности. Девушка на три года
старше так меня хотела, что её не смутило даже отсутствие эрекции. В ход пошло всё, но я
не почувствовал ничего, кроме страха и отвращения. Так у меня появилась очередная тайна:
помимо двух любовей и одного тайного желания, ещё и боязнь. С того времени, как любовь
отгорела, а похоть так и не была удовлетворена, моя молодость
свелась к тайне и тайному мучению. Я тусовал, учился, дрочил, заглядывался на парнишек,
клеился к женщинам - но они все как один чувствовали моё уродство. Кроме собственного
члена, меня не понимал никто. В 20 лет я снова влюбился. Олежка был самым простым
парнем из самой простой семьи в Подмосковье: я столкнулся с ним в командировке на летней
практике. Ему было 18, и он просиживал штаны в офисе местного топ-сбыт-и-прочего-энерго:
болезнь после школы, пропуск экзаменов в институт, отсрочка от армии, чудом подвернувшееся
место делопроизводителя, которым он тяготился - но с другими рабочими местами в их городке
была совсем беда. Льняные волосы, мордочка лисёнка, длинные лёгкие ноги, абсолютно голубые
глаза... Мы проболтали в первый же день три часа. - Оставайся на ночь, - просто
сказал он. - У нас тебе будут рады. Он был третьим из братьев, старшие из которых
были как медведь и волк. Это была могучая связь, в которую нечего было и вмешиваться.
Он был самым слабым звеном в этой связи, и не то чтобы знал или чувствовал это, просто
вёл себя как самое слабое звено. Мне действительно были рады, его братья уважали
образование. Они наливали мне водку и расспрашивали меня о Москве. А он просто смотрел
на меня. Мне постелили на раскладушке в одной комнате с ним, братья ушли по своим домам.
Когда его мать за стенкой тихо засвистела песню первого сна, он сказал: - Иди ко мне.
Добавив: - Что ты будешь мучиться на раскладушке. Я прилёг к нему, не думая
ни о чём. Он погладил меня по волосам. Он не добивался и не хотел меня, он просто вёл себя
так, как ведёт слабое звено. Мы ещё часа два говорили о девушках и женщинах; я его спросил,
любил ли он, он ответил, что да; я врал ему о своих похождениях. Так всё продолжалось
год. Он не любил Москву, пугался её ритма и, подозреваю, стеснялся прийти ко мне, в дом
с консьержкой. Зато я приезжал к нему каждую пятницу и оставался до первой утренней
электрички в понедельник, додрёмывая в ней ночь. Мы гоняли на велосипедах и ходили
в баню (у них была своя банька, и как сейчас вижу: жёсткие тёмно-русые волосы в паху,
почти безволосые подмышки; полуоткрытая головка члена, голые яички, плоский живот, квадраты
грудных мышц - Ахилл либо Патрокл); он читал книжки, которые я ему притаскивал. Однажды он
спросил, откуда берётся гомосексуализм, и рассказал о каком-то пьяном мужике, пристававшем
к нему в электричке. Я, пылая (спасала ночь), говорил что-то про врождённое отклонение...
Через год мы расстались на месяц. Наш курс отправлялся на военные сборы, отложившиеся
в памяти разве что тем, что ни разу за их время я не мастурбировал и впервые в жизни
наслаждался тем, что называется простотой нравов. Он провожал меня и встречал
по возвращении, как верная девушка с голубым платочком, и если бы я не запретил, то он
приезжал бы ко мне в часть. Его нимало не смущало то, как выглядят наши отношения
со стороны и как проявляется его отношение ко мне. - Я очень по тебе соскучился. Я
уже неделю в Москве, тётка оставила квартиру в Измайлове, поедем ко мне?
страницы [1] [2]
Этот гей рассказ находится в категориях: Любовь и романтика, Первый раз, Бисексуалы
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|